Максим Кантор - Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

Часто (если не всегда) оба ренессанса присутствуют в истории культуры одновременно.

Сопутствующее явление под названием «авангард» рано или поздно растворяется в ренессансе второго типа, в ренессансе социальном. Авангард бывает только языческим и только имперским.

Противостояния «тоталитаризм — авангард» никогда не существовало, сам авангард и был тоталитарным искусством: колоссы выросли из квадратиков естественным путем, они наследники квадратиков, как титаны — наследники хаоса.

Куросы и гиганты Третьего рейха и сталинской России — не антитеза квадратикам, но прямое продолжение квадратиков. Сущностной разницы между титаном и хаосом — нет. История прежних веков перечеркивалась супрематистами с такой же яростью, что и нацистами, сведение гуманизма «к нулю» (любимое положение Малевича) родственно декларациям Гитлера; отношение к христианству как к обузе — общее; и квадратики и безликие титаны в равной степени ненавидят образную пластику; а разница между знаком и антропоморфным титаном — объясняется просто: язычество не однородно.

Язычество проявляет себя по-разному, культ Озириса не похож на культ Аполлона, супрематизм и дада не похожи на скульптурные работы Брекера, но и то, и другое — есть языческое искусство, заменившее христианское.

Оппозиция строилась иначе: не «тоталитарное-авангардное», но образ — знак, христианство — язычество. В частности, с фашистской природой явления «авангард» связана социальная эволюция термина: прежде словом «авангард» именовали группу новаторов, сегодня это слово обозначает прогрессивные мысли большинства.

Языческий, имперский Ренессанс пожелал освободиться от своего морального христианского соседа — попутно отбросив антропоморфную форму, утверждая имперскую сигнальную систему.

Оба ренессанса — республиканский, христианский и имперский, языческий — вызваны к жизни критическим состоянием общества. Первый — вызван кризисом духовным, кризисом самоидентификации веры; второй — кризисом социальным, центробежными силами истории. Часто происходит так, что оба процесса ренессансов проходят параллельно. Джулио Романо работает в том же городе, что Мантенья, Караваджо живет одновременно с Эль Греко и находится подле Бруно; Малевич существует рядом с Шагалом, а эстетика Брекера, хоть и отличается от эстетики Пикассо, и один художник служит фашизму, а другой христианской демократии, — но живут художники в одно и то же время и оба любят Древнюю Грецию.

Эрнст Нольте в книге «Европейская гражданская война» описывает два типа революционного сознания — коммунистическое и фашистское, возникающие и развивающиеся параллельно, комплементарно. Так называемая консервативная революция, ответ на социалистическую революцию, осознанно обращается к язычеству, к праэлементам бытия. Неофашисты, пользующиеся термином «консервативная революция», наследуют тому же эстетическому идеалу, что питал Малевича или Брекера.

История возвращений в культурное прошлое включает оба ренессанса — и революционный (революцией можно именовать Новый Завет), и «консервативно-революционный», свойственный Гитлеру или Малевичу.

Объединяя единым термином «Ренессанс» Чезаре Борджиа и Пальмиери, Пизанелло и Козимо Тура; объединяя единым термином «авангард» и Шагала, и Малевича, Пикассо и Матисса, мы крайне затрудняем понимание морфологии явления ренессанса. Требовать дифференцировать явления скрупулезно — невозможно: культура слишком сложное и многосоставное вещество. Но учитывать присутствие двух противоположных характеров в одном повороте вспять, в одном историческом явлении, кажущемся монолитном, — необходимо.

И, наконец, возможен взгляд на Ренессанс, именно допускающий две ипостаси в одном ренессансе, признающий наличие противоположных свойств внутри одного явления.

Невозможно смириться с тем, что герой Геракл одновременно и благородный спаситель слабых, и безумный детоубийца; однако это так. Невозможно смириться с тем, что свободолюбивый коммунист Андре Бретон — инициатор циничного сюрреализма, совпадающего с фашизмом в этике; однако это так. Невозможно принять то, что гуманный Лоренцо Медичи — правитель авторитарной синьории, которая зальет Флоренцию кровью, в том числе и благодаря его самовластной воле; но это именно так. И невозможно видеть в Маяковском, в Леонардо, в ван Эйке сочетание несочетаемого — авторитарности и гуманизма; тем не менее это сочетание характеризует их личность. Как можно одновременно служить крепостной империи и республиканским свободам — непонятно, однако Пушкин всем творчеством показывает, что он только так и умеет.