Брэд Толински - Свет и Тень. Разговоры с Джимми Пейджем

К сожалению, вскорости после этого у меня случилось много сессионной работы, где не было ничего интересного. Поэтому, когда позже Джефф предложил мне присоединиться к нему в Yardbirds, я очень хотел это сделать. Но о студийной работе я не жалею, потому что это была отличная тренировка.

В 1963–1964 годах ты много экспериментировал с эхо, дисторшен и обратной связью. Однако, особо это не афишировалось, поскольку все это происходило на многочисленных студийных сессиях, и ты был за кулисами. Что ты можешь вспомнить о развитии и использовании гитарных эффектов в то время?

Поворотный момент наступил когда Роджер Майер стал делать свои примочки искажения. Я помню выступал в начале шестидесятых, когда ко мне подошел Роджер и сказал, что работает в экспериментальном отделе Британского Адмиралтейства, и, скорее всего, сумеет сделать любой электронный гаджет, какой я захочу. Я предложил ему попробовать как-то улучшить дисторшен, который слышен на композиции «The 2000 Pound Bee» группы Ventures. Он ушел, а потом принес первую реально хорошую примочку фузз. Это было здорово, потому что это был первый эффект, способный выдавать этот замечательный сустейн. И потом он прошел через всю Британскую сцену. Он сделал один для Джефа, один для гитариста Pretty Things, а затем начал работать для Джими Хендрикса.

Кажется, что между записями ранних Beatles или Yardbirds 1966 года и дебютным альбомом Led Zeppelin в начале 1969 был реальный квантовый скачок. Многим старым записям не хватает глубины, имеющейся в песнях конца шестидесятых.

Не знаю, могу ли полностью с этим согласиться. Материал, записанный в студии Sun в Мемфисе до сих пор отлично звучит с любой точки зрения, а вот в адрес многих ранних альбомов из Англии, я думаю, этого нельзя сказать. Но надо помнить, что много групп начала шестидесятых шло на поводу у продюсеров и звукорежиссеров, которые не понимали и не любили рок-музыку. Качество записей стало улучшаться, когда группы стали больше контролировать процессы, и появились более толковые звукачи вроде Глина Джонса и Эдди Крамера.

Например, первый альбом Led Zeppelin так хорошо звучит, наверное, потому что у меня было столько опыта по части студийной записи, и я точно знал, что хочу получить, и как это сделать. Это громадное преимущество. Кроме того, в целом качество записи очень сильно улучшилось с появлением восьми-дорожечного катушечного магнитофона. Это открыло целый мир возможностей.

Ты сделал серьезный вклад в искусство записи. Первый альбом Led Zeppelin установил новые стандарты по части глубины и динамики, а ты сыграл важную роль в создании звучания.

По сути все сводилось к размещению микрофонов — отодвигаешь их дальше от инструментов, чтобы звук мог дышать. Когда я был сессионщиком, то работал с удивительным барабанщиком Бобби Грэмом. Видел бы ты, как он готовится к записи в небольшом помещении с микрофоном, стоящим прямо возле ударной установки. И он потом будет адски колотить в свои барабаны, а звук на записи будет детским.

Не нужно долго думать, чтобы понять причину. Барабаны — это же акустический инструмент, а акустическим нужно дышать. Это так просто. Поэтому, когда я записывал Led Zeppelin, особенно Джона Бонэма, то просто отодвигал микрофоны, чтобы получить немного звука окружающего пространства. Я не был первым, кто пришел к этой концепции, но я, конечно, сделал на ней сильный акцент, заставив работать на нас.

Странно, но твой подход к микрофонам является возвращением к стилю Сэма Филипса, который создавал фирменный звук Sun Records, работая микрофонами с пространством.

Это правда. Ты хочешь захватить расширение этого звука, даже если это впитывает большие, огромные куски пространства. Это то, почему рокабилли саунд так хорош.

Из барабанщиков, которых ты слышал, или с которыми играл, кто самые великие?

Это очевидно, но я все равно должен сказать, что Джон Бонэм. Я не знаю, слышал ли ты что-то из пиратских записей, скажем, «Trampled Underfoot», когда он пробует другие ритмы, и у него много всего делается на райде. Он обладал непревзойденной независимостью (работы конечностей). Все, что вы когда-нибудь слышали о джазовых барабанщиках — это их независимость. Для него это было, как нехрен делать.

Ты продюсировал фирменный инструментал Джеффа Бека «Beck’s Bolero» в 1967 году. Джефф играл на гитаре, Кит Мун за барабанами, Джон Пол Джонс на басу и Ники Хопкинс на пианино.

Да, и я еще играл там ритм на 12-струнной электрогитаре Fender. Должен признаться, это было незабываемо. Мун разбил микрофон за двести пятьдесят долларов, просто случайно задев его палочкой, когда мы уже писались. В середине «Болеро» вы слышите его крик, потом удар по микрофону и дальше все, что слышно — это тарелки. А песня продолжается. Это было чем-то забавным.