Свет и тень
Виталий Пажитнов
© Виталий Пажитнов, 2022
ISBN 978-5-4474-1981-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Желто-синеватая полоска быстро и бесшумно, мягко и плавно проходящего поезда пересекала небольшую возвышенность, внизу которой простиралась широкая долина, уходящая в даль до линии горизонта и только впереди, в нескольких километрах переходящая в сосновую и лиственную поросль, которая ровным пологом простиралась на несколько десятков километров вплоть до следующего небольшого поселения, вдоль которого будет проходить дальше этот лёгкий желтовато-синий состав, сейчас блестящий окнами и желтовато-золотистым отливом вагонов под яркими лучами заходящего солнца. Миновав шоссейную дорогу, перегороженную предупредительным шлагбаумом, около которого одиноко поблескивал на солнце поздний рейсовый автобус, и через пару километров переехав довольно быстрый и речной поток, за которым уже виднелось в небольшом отдалении начало лесной полосы поезд, так и оставшийся на возвышенной насыпи покинул долину, и его колёса уже потихоньку постукивали над большими сосновыми и ореховыми порослями, тянувшимися снизу от него как слева, так и справа.
В вечернем коридоре народу было не очень много, только у приоткрытого окна тамбура выкуривал вечернюю сигарету, задумчиво наблюдая заходящее солнце весьма солидный азиатского склада сосед из крайнего купе, в котором его ждали жена и двое детей, и ещё посередине коридора, усевшись на откидной стул перед таким-же откидным столиком довольно молодой человек в спортивном костюме слушал музыку из небольшого приёмника и задумчиво и грустно смотрел в окно. Перед ним стоял стакан с чаем, который проводник начнёт разносить по вагону минут через тридцать, и которого дожидались два наших путешественника, занимавшие вдвоём целое купе. Лишние спутники были им не нужны, и они заранее оплатили два оставшихся места, чтобы в пути их никто не тревожил.
Старший из них, коренастый, очень крепкого сложения крепыш лет сорока пяти – сорока восьми, довольно среднего роста, примерно метр семьдесят восемь-метр восемьдесят, одетый в дорогой твидовый костюм положил вагонную подушку в изголовье, и облокотившись на неё медленно и задумчиво перелистывал только что вышедший сборник поэзии серебряного века, в котором была представлена хорошая подборка Мандельштама, Блока и Бальмонта. Рядом, на столе, недалеко от его локтя также покоились два свежих издания Германа Гессе и две ранние книги Набокова.
Напротив него сидел довольно высокого роста мужчина лет на семь моложе профессора, одетый в такой-же твидовый костюм, но гораздо более уличного и прогулочного фасона, и над его остро отточенным носом свисала часть благородной ухоженной шевелюры, которая так-же как и взгляд несколько близоруких глаз сейчас нависала над толстым глянцевым историческим журналом. Ещё несколько таких-же и подобных небольшой рассеянной стопкой лежали рядом с книгами соседа на вагонном столике. И кстати, мы можем заметить то, что всей своей немного костлявой худобой и рассеянностью он чем-то напоминал преподавателя какой-то кафедры одного из университетов. (И тут-же, отдав дань справедливости воздать должное, и отметить, что около одиннадцати лет он был деканом кафедры одного из столичных университетов, специализируясь по области Романских и нескольких соседних языков латинской группы.)
Итак, два соседа, весьма удобно устроившихся у окна купе со своим дорожным чтением практически не обменялись за эти полчаса ни одной фразой. Но вот профессор перестал что-то тихо насвистывать на мотив давно забытой, и теперь почти никем не вспоминаемой джазовой мелодии, оторвал взгляд от несколько раз перечитанного стихотворения Мандельштама и аккуратно положив сборник рядом с книгами Гессе и Набокова вопросительно взглянул на дверь. И действительно, где-то минуты через полторы к ним вежливо постучали, и услышав утвердительное «да, да» дверь растворилась, и проводник осторожно внёс в купе поднос со стаканами чая и пакетом дорожного мармелада. Зайдя и расставив всё это на столике и пожелав спутникам спокойной ночи он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Профессор, встряхнув головой и немного зевнув сказал соседу, тоже сложившему журналы и уже рассеянно зевая старавшемуся усесться поудобней, что чай в этой поездке вполне сносный, и отпив два глотка прибавил: – Голштейн, всё это просто прекрасно, и наша поездка, и это возвращение, но завтра вечером мы будем уже на месте, и смотри, как бы мне не пришлось тебя будить перед открытием дверей. А то, ты ведь очень любишь в этой поездке немного поспать где-нибудь днём или ближе к вечеру. Не вспомнить даже, когда к тебе успела приестся эта привычка, но очень прошу, давай обойдёмся без неожиданностей.
Читать дальше