Глеб Морев - Осип Мандельштам - Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

Шенталинский В. Рабы свободы. С. 265.

О передаче Клюевым текста «Погорелыцины» в 1931 году итальянскому слависту Этторе Л о Гатто известно из воспоминаний последнего (опубл. 1953). Сведения об этом, пусть и в искаженном виде, содержатся в справке томского НКВД от 28 мая 1937 года, подготовленной перед последним арестом Клюева (Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. С. 311). О присутствии иностранных дипломатов на чтении Клюева у искусствоведа А.И. Анисимова в 1929 году см. в воспоминаниях Рюрика Ивнева (Николай Клюев: Воспоминания современников. С. 208-209). В следственном деле Клюева было сохранено также письмо художника П.А. Мансурова, в 1928 году оставшегося на Западе, полученное Клюевым в 1933 году. Весной 1933 года лояльное отношение Клюева к распространению своих неподцензурных стихов привело к инциденту: его партнер А.Н. Яр-Кравченко без разрешения Клюева отдал в машинописную перепечатку первую часть его «заветной» поэмы «Песнь о Великой Матери», что вызвало серьезную обеспокоенность у поэта (см.: Клюев Н. Словесное древо. С. 297 и след.).

Клюева принимали за священника (см.: Наследие комет. С. 70, 85).

Ср. дневниковую запись Е.Ф. Вихрева от 12 ноября 1929 года: «Вечер в „Новом мире“. Познакомился с Н. Клюевым. <���…> [Н.И.] Замошкин сказал мне: „Здесь Клюев вместе с женой“. – С какой женой? Я ее не вижу. – А вот этот молодой человек – художник А. Кравченко» (Николай Клюев: Воспоминания современников. С. 552). Гомосексуальность Клюева приводила иногда к осложнению его отношений с религиозной частью его окружения в начале 1930-х годов; см.: Азадовский К. «Сестра по упованию» // Звезда. 2013. № 9. С. 167-170.

Гронский И.М. О крестьянских писателях. С. 154.

В единственном прошедшем цензурный фильтр цикле Клюева «Песни из колхоза», проникнутом мотивами колхозного благополучия, нет не только никакого намека на гомосексуальность, но – что абсолютно уникально для творчества Клюева – присутствует сюжет гетеросексуальной любви (стих. «В ударной бригаде был сокол Иван…»).

См.: Николай Клюев: Воспоминания современников. С. 82.

Причем позднее, в ссылке, возвращаясь в письмах А.Н. Яр-Кравченко от 24 июля и 2 августа 1934 года к судьбе посланной в «Издательство писателей в Ленинграде» рукописи, Клюев указывал, ссылаясь на ленинградского поэта Н.Л. Брауна, что лишь небрежное оформление машинописи стихов послужило «препятствием к их печатанию и даже вызвало подозрение в их художественности» (цит. по: Субботин С. О датировках писем Н. Клюева к А. Яр-Кравченко. С. 502).

В феврале 1933 года в споре с Гронским относительно устройства будущего ИМЛИ и «городка писателей» Горький апеллировал к Сталину, принявшему его сторону (см.: «Жму вашу руку, дорогой товарищ»: Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина ⁄ Публ., подгот. текста, вступ. и коммент. Т. Дубинской-Джалиловой // Новый мир. 1998. № 9. С. 175-176; Курилов А.С. Из истории института: А.М. Горький и ИМЛИ; первые положения об институте и планы научной работы // Литературоведческий журнал. 2012. № 31. С. 76-77, 83-84).

В мае 1933 года Гронский получает от Сталина «указание о прекращении т.н. пьянок» в связи с чем пишет ему большое оправдательное письмо (см.: Большая цензура. С. 292-294; ср. именование Гронского «пьяницей» в дневнике М.М. Пришвина 30 марта 1933 года: Пришвин М.М. Дневники. 1932-1935 ⁄ Подгот. текста, коммент. Я.3. Гришиной. СПб., 2009. С. 267). 14 мая 1933 года заведующий Культпропом ЦК ВКП(б) А.И. Стецкий пишет записку, адресованную секретарям ЦК ВКП(б), о «неудовлетворительном ходе подготовки к съезду» писателей (Между молотом и наковальней. С. 223). «Бездеятельность Оргкомитета [Союза советских писателей] и благодушие Гронского» упоминаются в записке Стецкого Сталину и Кагановичу 22 мая 1933 года (Власть и художественная интеллигенция. С. 200). О том, что Гронский «не справляется с возложенными на него функциями», было заявлено на закрытом заседании коммунистической фракции Оргкомитета 27 мая (Кирпотин В.Я. Указ. соч. С. 230). Тогда же Гронского «в связи с болезнью» заменяет в Оргкомитете А.А. Фадеев (см.: Власть и художественная интеллигенция. С. 199). Неосновательно предположение С.С. Кунаева (Кунаев С. Николай Клюев. М., 2014. С. 575) о том, что Гронский обсуждал Клюева со Сталиным во время одного из четырех посещений кабинета вождя в Кремле в 1933 году: Гронский ни разу не оставался со Сталиным наедине и всегда, как ответственный редактор «Известий», посещал Сталина в компании с руководящими сотрудниками «Правды» (Л.З. Мехлисом или М.И. Кахиани; один раз к ним присоединился Стецкий); очевидно, что во время этих кратких (от 10 минут до часа) коллективных аудиенций речь шла о работе центральных партийных и советских печатных органов (об одном из такого рода обсуждений с Мехлисом у Сталина см.: Гронский И.М. Из прошлого… С. 162). Также нет никаких оснований полагать, что 17 января 1934 года Сталин обсуждал в Кремле с Ягодой предстоящий арест Клюева (Кунаев С. Указ. соч. С. 575): в этот день в кабинете у Сталина одновременно с Ягодой присутствовали В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, Л.М. Каганович, А.И. Микоян, А.П. Розенгольц, М.М. Литвинов, Г.Я. Сокольников, Н.Н. Крестинский, А.И. Яковлев, Н.К. Антипов, то есть группы чиновников, представлявших, соответственно, военно-промышленный комплекс, внутреннюю и внешнюю торговлю, Министерство иностранных дел и Комитет партийного контроля (см.: На приеме у Сталина: Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным (1924-1953 гг.) ⁄ Науч, ред. А.А. Чернобаев. М., 2008. С. 119). Обсуждение вопросов (тем более персональных), связанных с писателями, в таком составе более чем сомнительно. В целом информация о санкции Сталина на арест Клюева (о которой Гронский мог узнать постфактум) кажется достоверной – предстоит, однако, документально выяснить, когда, кому и в какой форме это согласие было дано.