Юлия Андреева - Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

Сам Алан Милн был атеистом, но не возражал против воспитания своего сына в христианских традициях. Упомянутая строчка из стихотворения писалась с добрым юмором, но из-за нее ранимый мальчик возненавидел сначала свою школу, а затем и свою славу. Так что через год его пришлось перевести в школу для мальчиков Стоуи в Бакингемшире, где Кристофер Робин начал заниматься боксом, чтобы научиться давать отпор. В 1939 г. он выиграл стипендию на изучение английского языка в Тринити-колледже в Кембридже.

Когда Кристоферу Робину исполнилось 11 лет, его мама уехала в США к своему американскому любовнику, с которым провела там три года. Кристофер учился в Кембридже. Сблизиться с отцом ему удалось только в подростковом возрасте, когда мальчик смог разделять его интересы и когда Дороти оставила их одних.

К началу Второй мировой войны Кристоферу Робину исполнился 21 год, и он решил пойти на фронт, но его отвергла врачебная комиссия. Тогда его отец, используя свое влияние, добился, чтобы Кристофера зачислили инженером во 2-й учебный батальон Корпуса королевской инженерии. Через год Кристофер получил звание офицера. Сначала его по службе отправили на Средний Восток, а потом в Италию. Но «слава» догнала его и там, так как историю «Винни-Пуха» уже перевели на многие языки и в том числе на итальянский.

В общем, ничего удивительного, что в результате Кристофер Робин сделался мемуаристом и написал автобиографию, первая часть которой вышла в 1974 г. под названием «The Enchanted Places» («Зачарованные места»). В ней он рассказал о проблемах, с которыми ему пришлось столкнуться в детстве из-за Винни-Пуха. Вторая называлась «The Path Through the Trees» («Путь сквозь деревья») и затрагивала те же темы, третья — «The Hollow on the Hill» («Пустота на холме»), — рассказывала о его философских взглядах на жизнь.

По-первых, «Доктор Айболит» переписан и творчески переработан К.И. Чуковским с Доктора Дулиттла из книги Хью Лофтинга. Кроме того, у него был совершенно реальный прототип — некогда весьма популярный доктор Тимофей Осипович Шабад, которого сам Корней Иванович Чуковский в статье, напечатанной в «Пионерской правде», назвал прототипом доктора Айболита.

Так на русском языке сначала появилась история этого доброго доктора в прозе, и после тот же Чуковский написал еще и поэму.

Возможно, Шабад был действительно добрым и отзывчивым человеком, достойным детской сказки, тем не менее в его биографии нет прямых совпадений с жизнью и приключениями персонажа, поэтому мы здесь их и не приводим. Полагаю, что изначально Чуковский просто переводил книгу Лофтинга, а затем увлекся, добавил новых деталей, и в результате получилась совсем другая книга.

Впрочем, отчего бы Чуковскому писать о незнакомом ему враче, живущем в Вильне? На самом деле, был еще один доктор, имеющий прямое отношение к семье Корнея Ивановича, русский врач, доктор медицинских наук, специализирующийся на лечении туберкулеза Петр Васильевич Изергин. «За эту версию говорит и сходство портретов Изергина — сухонького старичка с бородкой клинышком — с традиционным изображением Айболита, и близкое знакомство его с Чуковским, и сама судьба этого врача, нелегкая и самоотверженная», — пишет об Изергине Руслан Бушков.

Отчего же тогда Чуковский называет прототипом Шабада? А секрет прост. Любимая дочка Корнея Ивановича Маша (Мурочка) (24 февраля 1920, Петроград — 10 ноября 1931, Крым), которой он посвящал стихи и детские сказки, болела туберкулезом костей.

Девочка таяла на глазах, и писатель поместил ее в санаторий в Алупке, где Изергин лечил детей, но было слишком поздно. В прославленный санаторий девочку доставили на последней стадии болезни, ей оставалось жить несколько месяцев.

Мурочка не дожила до 11 лет. «Всем существом своим противился Корней Иванович мыслям об ее неизбежной гибели. Не верил. Не желал верить! То ему казалось, что врачи ошиблись. Бывает ведь так? То он понимал, что ребенок гибнет. То, внушив себе, что она больна только временно, что она, несомненно, поправится, заставлял ее учиться, задавал ей уроки, чтобы она не отстала от класса. То в полном отчаянии убегал из дома, не в силах выносить страдания ребенка и горе Марии Борисовны».