Владимир Немирович-Данченко - Избранные письма. Том 1

Не думаю, чтобы Вы хотели сделать из меня безмолвного директора. На эту роль я не пойду. Если же пайщики согласятся избавить меня среди сезона от тяжелой для меня роли директора, — я охотно выйду в отставку и тогда буду закрывать глаза на все, что происходит в театре, за исключением вещей, грозящих катастрофой.

При той запутанности и опасности, в которой находится наш театр, я как пайщик и как директор должен протестовать, чтоб вопрос о следующей пьесе был решен одним лицом. Последнее решение пайщиков заключалось в том, что идет “Бранд” с Качаловым и “Драма жизни” со мной.

На это я дал свое согласие и потому не беру на себя никакой ответственности за изменение этого решения пайщиков.

Конечно, Вы свободны поступать, как хотите, за Вашей личной ответственностью. Руководствоваться предположениями относительно отсутствующих пайщиков тоже нельзя.

Например: я убежден, что Стахович стоял бы не за “Драму жизни”, а за “Бранда” с Качаловым.

{588}Думаю, что Морозова сказала бы то же.

Никакой ответственности по литературной части я не беру на себя, так как в этом деле я ничего не понимаю. Всеми советами и требованиями Вашими я буду руководствоваться, но прошу говорить мне их наедине, так как мне и без того трудно убеждать актеров пробовать новые тона.

Я могу приступить к “Драме жизни” хоть завтра, но для этого должен быть решен предварительно вопрос о Сулержицком, так как без него я один не могу ставить пьесы.

Относительно пьесы Гауптмана — я очень сочувствую обращению к Эфросу. Пусть он ее и переводит. По крайней мере она будет иметь успех [По-видимому, речь идет о той самой пьесе, которая упоминается и в следующем письме К. С. Станиславского: “Гауптман присылает нам пьесу…” (см. примеч. к письму 211 [В электронной версии — 996]). В 1906 г. Г. Гауптман написал пьесу “А Пиппа пляшет”, “аллегорию на эстетическую тему”, где в центре образ плясуньи Пиппы, символизирующий красоту. В Художественном театре не ставилась. — Ред .].

Ваш К. Алексеев

Очень прошу Вас сообщить это письмо гг. пайщикам.

Что касается школы, я готов прекратить свои занятия, но с тем условием, что Вы разрешите мне сказать ученицам, которым я обещался заниматься, что занятия прекращаются не по моей вине.

Вместе с тем, конечно, я оставляю за собой право у себя дома заниматься, с кем я хочу, а также и в другом месте и в другой школе, хотя бы у Адашева, если он меня пригласит».

[1033] Публикуется впервые. Архив Н‑Д, № 1626.

Дата устанавливается по связи с предыдущими письмами.

[1034] Юргенс А. А . — ученик Драматических курсов и сотрудник МХТ в 1905 – 1908 гг. Был одновременно домашним репетитором приемного сына Владимира Ивановича, Михаила.

[1035] Школа существовала при Художественном театре с 1901 г. К. С. Станиславский преподавал в ней постоянно.

А. И. Адашев открыл в 1906 г. частные драматические курсы, на которых вели занятия многие актеры и режиссеры МХТ (Качалов, Лужский и другие). Воспитанники курсов, с которыми работал Сулержицкий, вошли в дальнейшем в Первую студию МХТ.

[1036] «Партией мирного обновления» называлась умеренная конституционно-монархическая группировка, образовавшаяся в 1906 г. после роспуска 1‑й Государственной думы. Немирович-Данченко здесь использует {589}термин расширительно, имея в виду умеренность и «промежуточность» между правыми и левыми, которые были программны для «мирно-обновленцев».

[1037] Ответом было письмо К. С. Станиславского, приводимое ниже.

«Воскресенье 5 ноября 906.

Дорогой Владимир Иванович. Без сомнения Вы тот человек, который должен соединять в своей руке все вожжи отдельных частей, и когда Вы их держите, в театре все идет хорошо.

Я уже извинялся за Сулержицкого, признавал себя неправым и с официальной и с этической стороны. Я пояснял, почему все это так случилось. За эту бестактность охотно извиняюсь еще раз.

Угрозы я не вижу никакой в том, что я буду давать уроки у себя дома или у Адашева. Напротив, это просьба, так как без этого я бы не счел себя вправе говорить с Адашевым. За эти дни я прочел так много странного и неожиданного, что искренно поверил тому, что мои уроки нежелательны. Тем лучше, если этого нет.

Уверенный, что мое участие в школе желательно не для того, чтоб делать в ней то, что делают другие, а для того, чтоб найти нечто новое, — я взялся за водевиль. Сам я не мог его вести и потому пригласил Александрова за свой личный счет (о плате мы еще не сговаривались). В этот период, когда Вы хворали и не могли работать, я хотел поднять дух тем, что всем дам работу. Думаю, что Александров запил бы без этой новой работы, на которую, по-моему, он вполне способен. Я хотел соединить приятное с полезным. Обращаю внимание на то, что я особенно напирал при этом на то, чтобы водевиль отнюдь не мешал классам, и когда узнал от Самаровой, что ученицы приходят в класс усталые, я просил Александрова найти другое время для своих репетиций.