Джеймс Пирсон: Северная Корея изнутри. Черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики

Несмотря на широко (очень широко) распространенные тогда ожидания скорого конца режима, КНДР удалось пережить распад СССР в 1991 году. Частично это было обусловлено увеличением китайской помощи, а также тем, что население в целом все еще доверяло режиму [2] В краткосрочной перспективе стабильность режиму обеспечивал и контроль над информационными потоками. Для примера — об инциденте на площади Тяньаньмэнь некоторые пхеньянцы узнавали только по слухам, а большинство северокорейцев о тех событиях не знали вовсе. Напротив, о восстании в Кванджу в Южной Корее и последовавшей за этим резне 1980 года им рассказывали много и детально. . Однако сокращение, а потом и полное прекращение советской помощи — вместе с нарастающей неэффективностью госуправления при Ким Чен Ире — поставило систему государственного распределения под угрозу. Объемы пайков постепенно снижались: в частности, решения о снижении размеров пайков принимались в 1987 и 1992 годах. Тем не менее до начала 1990‑х система продолжала, пусть и с перебоями, функционировать, окончательно пойдя вразнос лишь в середине последнего десятилетия ХХ века.

Продовольственная ситуация, однако, была чрезвычайно напряженной уже в начале того десятилетия, а в 1993 году КНДР впервые столкнулась с дефицитом продуктов питания. Серия разрушительных наводнений в 1994 и 1995 годах резко ухудшила положение — в половодьях погибло до 1,5 млн тонн зерна, огромный урон был нанесен и национальной инфраструктуре. Около 85 % электрогенерирующих мощностей КНДР было потеряно. Система государственного распределения едва держалась: между 1994 и 1997 годами основной рацион был урезан с 450 грамм еды в день до жалких 128 грамм. В тот же период система госраспределения превратилась из основного источника продовольствия для большинства населения в ресурс, доступный лишь шести процентам граждан страны.

Результатом стал жестокий голод, терзавший Северную Корею между 1994 и 1998 годами. Он унес жизни от 200 000 до трех миллионов северных корейцев [3] Точное число жертв голода до сих пор остается предметом яростных дебатов. Официальные данные ООН по народонаселению не подтверждают резкого падения численности населения КНДР в тот период. Однако это не делает трагедию голода 1994–1998 годов менее ошеломляющей. . Официальный северокорейский эвфемизм для этой трагедии — «Трудный марш» — отсылает к легендарной военной кампании под руководством самого Ким Ир Сена, бывшего тогда еще молодым партизанским командиром. Грустной иронией выглядит то, что главный провал северокорейского государства — тот, что фактически знаменовал крах социалистической экономической системы, «марш» к которой когда-то возглавил Ким Ир Сен, — теперь рядится в одеяния славного прошлого.

Урон, понесенный страной, был ужасающим. Хуже всего пришлось населению сельских районов, но массовых смертей от недоедания не избежали и горожане. Правительство бросило людей на произвол судьбы, каждый теперь был сам за себя в поисках пропитания. Даже профессуре престижных пхеньянских университетов в борьбе за выживание пришлось обратиться к презренной торгашеской деятельности [4] Дама одной из элитных столичных семей рассказывала, что во время голода их семья не испытывала недостатка в еде благодаря государственному снабжению. Но ее друзья, жившие в том же доме, не имели таких привилегий — и ее семья подкармливала их. . Некоторые вместе с женами торговали дешевой похлебкой из муки и воды у вокзалов и учебных заведений, где всегда было многолюдно. Другие семьи, из несколько менее элитных кругов, опустились до продажи домашней утвари на стихийно возникших барахолках.

Так голод посеял первые семена рыночной экономики в Северной Корее. Сегодня только самая верхушка КНДР может рассчитывать на то, что им удастся жить на гособеспечении [5] При этом властная элита тоже активно вовлечена в рыночную деятельность, ибо ее положение позволяет ей получать наибольшие выгоды от маркетизации. . Подобно университетским профессорам, которые ради выживания превратились в уличных торговцев, большинство северян сегодня научились вести двойную экономическую жизнь, сводя, таким образом, концы с концами. Эти перемены, вызванные трагической необходимостью, оказали значительное влияние на повседневную жизнь обычных людей, сделав ее гораздо менее тяжелой.

Голод, что немаловажно, побудил женщин в Северной Корее стремиться к чему-то большему, нежели традиционная роль домохозяйки. Многие стали настоящими кормилицами, добывая пропитание для всей семьи. Именно женщины в основном торгуют на рынках, продают пищу, занимаются мелкими экспортно-импортными операциями или сдают дома в почасовую аренду любвеобильным парочкам. Все это, в свою очередь, немедленно отражается на положении женщин в обществе, включая даже количество разводов, которых стало много больше в последние годы. Традиционно северяне считались более маскулинным обществом, чем южане [6] Даже северокорейский диалект более маскулинный, чем южный; северяне считают речь южан-мужчин «женоподобной». , и даже после утверждения в КНДР северокорейской версии коммунизма — теоретически постулирующего равенство полов — женщина на Севере почти всегда оставалась чьей-то дочерью, женой или матерью. Сегодня же она получила что-то вроде независимости. В прошлом женщины крайне редко использовали просторечный панмаль в общении с мужчинами (корейский язык достаточно жестко стратифицирован по уровням вежливости, и пренебрежение нормами речевого этикета — серьезное оскорбление. — Прим. пер. ), несмотря на то что те часто прибегали к панмаль , обращаясь к женщинам; сегодня это уже перестало быть безусловной языковой нормой.