Я пояснил необходимость классификации в предыдущей главе, говоря об отношении между языком и культурным развитием.
[111]
При этом я указал также и на несогласованность принципов классификации, обнаруживаемых в различных языках.
Образ действий первобытного человека вполне выясняет, что все эти лингвистические классы никогда не сознавались, и, следовательно, происхождение их следует искать не в рациональных, а в совершенно бессознательных умственных процессах. Они должны возникать, благодаря группировке чувственных впечатлений и понятий, которая не оказывается произвольной ни в каком смысле этого слова, но развивается под влиянием совершенно различных психологических причин. Характерной чертой лингвистических классификаций является то, что они никогда не устанавливаются сознательно; между тем как другие классификации часто производятся сознательно, хотя и среди них преобладает такое же бессознательное происхождение. Весьма вероятно, что, например, такие основные религиозные понятия, как понятие воли, присущей неодушевленным предметам, или антропоморфный характер животных, вначале столь же мало сознательны, как и основные идеи языка. Но между тем как языком пользуются столь автоматично, что никогда не представляется повода к тому, чтобы основные понятия применялись сознательно, это очень часто бывает во всех явлениях, относящихся к религии.
Эти замечания применимы и к другим группам понятий. В этих исследованиях следует прежде всего определить основные категории, под которые явления подводятся человеком на разных ступенях культуры. Различия этого рода обнаруживаются весьма ясно в области известных простых чувственных ощущений. Наблюдалось, например, что цвета классифицировались по их сходствам в совершенно различные группы, при чем не оказывалось никакого различия в способности различать оттенки цвета. То, что мы называем зеленым и голубым цветами, часто объединяется каким-либо термином, вроде «цвет желчи», или желтый и зеленый цвета соединяются в одно понятие, которое можно назвать «цвет молодых листьев». Вряд ли можно преувеличить важность того факта, что в мысли и в языке эти названия цветов производят впечатление совершенно различных групп ощущений.
Другую группу категорий, относительно которой возможны плодотворные исследования, составляют категории объекта и атрибута. При рассмотрении понятий первобытного человека выясняется, что классы идей, в которых мы усматриваем атрибуты, часто признаются независимыми объектами. Наиболее известным примером этого рода, о котором мне уже пришлось упомянуть, является случай болезни. Между тем как мы считаем болезнь состоянием организма, по мнению первобытного человека и даже многих членов нашего общества, она является объектом, который может входить в тело и который мажет быть удален из него. Примером этого могут служить многочисленные случаи, когда недуг извлекается ил тела высасыванием или иными способами, верование, что его можно пустить и народ или заклю-
[112]
чить в дерево, во избежание его возвращения. Относительно других качеств придерживаются такою же образа действий. Так, состояние голода, истощения и тому подобные телесные ощущения рассматриваются известными первобытными племенами как независимые объекты, действующие на тело. Даже жизнь принимается за материальный объект, могущий отделяться от тела, блеск солнца рассматривается как объект, который само солнце может низложить на себя или отбросить.
Я указал выше, что понятие антропоморфизма представляется одной из важных основных категорий первобытной мысли. По-видимому, способность двигаться и способность приводить в движение объект вызвала включение человека и способных двигаться объектов в одну и ту же категорию, при чем движущемуся объектному миру приписываются человеческие качества.
Между тем как во многих случаях можно в достаточной степени выяснить понятия, лежащие в основе этих категорий, они вовсе неясны в других случаях. Так, понятие групп, по отношению к которым может быть речь о кровосмешении, тех групп, в которых строго воспрещено вступление в брак, — универсально; но еще не было дано удовлетворительного объяснения тенденции подводить известные степени кровного родства под эту точку зрения.
Другое основное различие между умственною жизнью первобытного и умственною жизнью цивилизованного человека заключается в том факте, что нам удалось, исходя из этих невыработанных, бессознательных классификаций итогов нашего знания, развить путем применения сознательного мышления лучшие системы, между тем как первобытный человек не сделал этого. Первое впечатление, получающееся при изучении верований первобытного человека, таково, что, между тем как его чувственные восприятия превосходны, его способность к логическому истолкованию восприятий кажется недостаточною. По моему мнению, можно показать, что этот факт обусловливается не какою-либо основною особенностью ума первобытного человека, а скорее характером традиционных идей, при посредстве которых истолковывается всякое новое восприятие; иными словами, характером традиционных идей, с которыми ассоциируется всякое новое восприятие. В нашем обществе ребенку передается масса наблюдений и мыслей. Эти мысли являются результатом тщательного наблюдения и умозрения нашего нынешнего и прежних поколений; но они передаются большинству индивидуумов как традиционный материал, во многих отношениях имеющий такой же характер, как фольклор. Ребенок ассоциирует новые восприятия со всею массою этого традиционного материала и истолковывает свои наблюдения при его посредстве. По моему мнению, предположение, согласно которому истолкование, производимое каждым цивилизованным индивидуумом, является полным логическим процессом, ошибочно. Мы ассоциируем явление с несколькими известными фактами, истолкования которых предполагаются извест-
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу