Юлия Иванова-Бучатская - Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Народные обычаи чрезвычайно разнообразны, и уложить их в какую-то систему классификации трудно. И даже если взять не все вообще обычаи, а лишь обычаи-обряды, то и они оказываются весьма многообразными и с трудом поддаются классификации. Все же среди них можно выделить преобладающие типы.

Таким в этнографической литературе, например, считаются семейные и календарные обычаи. Первые бывают приурочены к определенным важным событиям в семейной жизни. Таковы свадебные, родильные, погребальные обычаи. Второй тип охватывает обычаи, приуроченные к определенным моментам годовой смены сезонов.

Содержание настоящего сборника — именно календарные обычаи и обряды народов Европы. Эти обычаи и обряды, издавна сложившиеся, сопровождают наиболее важные и заметные отрезки в постоянной череде сезонов: можно различать поэтому обряды зимние, весенние, летние, осенние.

Однако для трудового народа дело ведь было не в чисто астрономических или метеорологических наблюдениях. Смена времен года испокон веков означала для людей, и особенно для сельских жителей, последовательность сельскохозяйственных работ: это подготовка к севу, весенние полевые работы, осенняя уборка урожая, выгон скота на пастбища и т. п. Поэтому — как уже давно установлено в этнографической литературе — народный календарь, по которому расписаны обряды и праздники, — это сельскохозяйственный, или аграрный, земледельческий, календарь. Поэтому же и границы между сезонами определяются в народных представлениях и в народных обычаях не столько датами гражданского или церковного календаря, сколько сроками сельскохозяйственных работ, а потому границы эти были всегда нечетки и подвижны. Начало зимы, приближение весны и пр. — отмечались в разные сроки в зависимости от географической широты местности и от направления хозяйства.

Это очень хорошо показал советский исследователь В. И. Чичеров в своей капитальной работе, посвященной зимнему циклу русского народного земледельческого календаря. «Понятия весны, лета, осени, зимы существовали, — писал Чичеров, — но жили в их конкретном отношении к времени и характеру трудовых процессов народа. И не времена года следует брать за основу при изучении аграрной обрядности, а хозяйственную жизнь крестьянина, протекающую в конкретной исторической и географической обстановке». Аграрный календарь «вырос на основе конкретных наблюдений над процессами умирания и оживления природы, а не на основе отвлеченных теоретических схем. В его основе лежит труд человека, и сам он может быть понят как созданный на ранних этапах земледелия свод указаний для практической деятельности человека, свод, построенный на основании длительного опыта». [2] В. И. Чичеров . Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI–XIX веков. М., 1957, стр. 16; см. также стр. 24 и др.

Именно связь народных календарных обычаев и обрядов с хозяйственной деятельностью крестьянина — делает изучение их особенно важной, но в то же время и особенно трудной задачей. Проследить эту связь не всегда легко: лишь в некоторых случаях она бывает прямая и очевидная, гораздо чаще связь эта опосредствована целым рядом добавочных и промежуточных моментов, требующих каждый раз конкретного исторического и этнографического рассмотрения. Например: можно ли говорить о «хозяйственной» основе обычая святочного ряжения, святочных гаданий, летних «купальских» костров и т. п.? Так сразу на эти вопросы не ответишь.

Неизбежно возникает в таких случаях и вопрос, не раз поднимавшийся в научной литературе: если календарные (и всякие иные) обряды как правило связаны с верованиями, — то что здесь первично: устанавливался ли обряд на основе какого-то уже существующего поверья (в котором, может быть, отразилась какая-то материальная практика), или, наоборот, поверье возникало как некая интерпретация, некое осмысление практикуемого обряда (тоже возникшего из какой-то реальной практической деятельности)? Или, наконец, то и другое развивалось в непрерывном взаимодействии? — Как известно, мнения исследователей по этому принципиальному вопросу весьма расходятся. Не предрешая здесь ответа на него, — скажем лишь, что без ясного понимания исторического соотношения обряда и верования невозможно довести до конца исследования народных календарных обычаев.

Те поверья, которые связаны с народными календарными обрядами, довольно разнообразны по содержанию. Но большая часть их имеет прямое или косвенное отношение к древним религиозно-магическим представлениям об умирании и воскресении духа растительности. На это уже давно обращалось внимание в этнографической литературе. Еще в 1860 — 1880-х годах видный немецкий исследователь Вильгельм Маннгардт собрал и проанализировал огромное множество фактов, относящихся к мифологическим олицетворениям и магическим ритуалам европейских крестьян, преимущественно в немецких землях, в связи с их земледельческими работами. [3] W. Mannhardt . Roggenwolf und Roggenhund. Danzig, 1865; он же . Die Korndämonen. Berlin, 1868; он же . Wald- und Feldkulte, Bd. 1–2. 2-te Aufl. Berlin, 1904–1905 и др. Олицетворения хлебного поля как «ржаной девушки», «хлебной матушки», «хлебного человека», «ржаной собаки» и т. п. — все это лишь различные проявления общей идеи о некоем живом существе, погибающем (при посеве зерна в землю) и вновь возрождающемся (при вырастании и созревании злаков). Такие олицетворения известны и у славянских народов: поляки называли последний сжатый сноп «бабой»; то же было у чехов.