Владимир Колесов - «Жизнь происходит от слова…»

Можно, разумеется, слово лицо заменить для каких-то случайных целей английским словом имидж, а понятие о личине – производным от английского же слова фэйс (лицо) – файсизм, даже личность, упрощая столь сложный смысл понятия и значения слова, свести к совершенно плоскому и однозначному индивидуум, но стоит только дойти в подобном упрощении мысли до самого корня, до ядрышка, в сердце хранимого, до слово-корня лик — и всё! Тут уж нет, коренное слово насилию противится, не поддается заменам на импортные ярлыки-словечки, своего рода лейблы нашего времени. Оно и понятно: свернуло в себе все исходные смыслы общего корня и все значения столь удачно развернувшихся в истории производных слов: лицо, личина, личность… Убрать вслед за ними еще и корень – лик – значит вконец уничтожить тот самый корень, который может дать еще новые побеги и словам, и движению мысли. Искоренить такие слова – все равно что стереть с ленты уникальную, не восстановимую никакими средствами запись.

Одно утешает: невозможно прервать движение народной думы, прекратить течение национальной речемысли, остановить развитие тех коренных смыслов слова, которыми крепятся к жизни и творчество, и сознание народа. Конечно, с одним условием: пока народ этот жив и действует.

То, что на уровне языка явлено как утрата высокого стиля, а в ментальности представлено как движение от Логоса к ratio (от символа к понятию), то же самое в культуре предстает как изменение стиля жизни и типа мышления. «Стиль жизни» (в терминологическом значении, данном Д. С. Лихачевым) изменяется в центробежном отчуждении от традиционной культуры и проявляется в дроблении творческих усилий. Тип мышления характеризуется затуханием творчески-поэтического и ослаблением логического мышления в пользу риторического мышления как основной формы коммуникативного действия в языке.

Именно это мы и переживаем сегодня.

Мы живем в режиме риторического мышления, потому что во главу угла поставили одну единственную функцию языка – коммуникативную; накопление информации для нас важнее постижения нового в пределах самой главной функции языка – «речемыслительной», когнитивной. Убедить, а не доказать – вот основная установка современного общения, возможно потому, что и доказывать-то нечего, и доказать невозможно. Отсутствует единство информационного поля (в образной системе представлений) и цельность мировосприятия, которое дается в символической структуре слова родного, материнского языка.

В результате в современной речи мы и находим, все время возобновляющиеся, увеличивающиеся в числе различные риторические фигуры и особенно тропы: плеоназмы типа авторитет престижа, кредит доверия, памятный сувенир ; оксюмороны – цивилизованное общество, горячие головы ; гиперболы – огромный труд, блестящая работа ; литоты с преуменьшением качества обычно направлены в сторону политического противника; метонимии и синекдохи с постоянным смещением смысла от части к целому и наоборот – на каждом шагу; особенно распространены метафоры, и не просто оценочные (таких немало) вроде угрызение совести (неужели?), но и целые метафорические штампы, о которых все больше пишут языковеды, подмечая их в штампованной речи публичных ораторов: идет дождь… план… работа… процесс пошел тоже, или работает человек… идея… мысль… туалет… Возможность такого «настругивания» штампованных якобы метафор определяется семантическим содержанием культурного (литературного) языка, богатого символами. Любой глагол может стать основой для воспроизводства серии подобных «метафор», например: пьет… берет… гуляет…

С изменением стиля мышления изменяется и ритм речи, и произношение слов, и даже синтаксис. Специалисты заметили, что классический русский синтаксис, «синтагматически определенный и ясный», представленный, например, в текстах Пушкина или Льва Толстого, начиная с конца прошлого века сперва сменился «актуализированным», для которого характерно выделение особенно значимых слов высказывания (пример: Достоевский или Андрей Белый), а теперь совершенно определенно направлен на развитие парцеллированных конструкций с рваными краями, обрубленными членами предложения, смещенной перспективой высказывания (разрушаются сложноподчиненные предложения) и т. п. Наглядно видно, как устремленный к логике, логически ясный синтаксис классиков сменяется неопределенностью субъективной точки зрения автора, которая и нуждается в оформлении чисто риторическими фигурами речи.