Софья Агранович - Двойничество

Банальность выбранной Германом модели, которая давно стала достоянием массовой культуры, мотивируется маргинальностью персонажа, как социальной, так и духовной, его жаждой реванша за жалкую, хоть и внешне благополучную участь. Думается, что в романе неслучайно обозначены временные координаты. 1930 год, в котором разворачиваются события, - это время, когда нацизм набирал в Германии силу. Жажда исторического и политического реванша часто опирается на заигрывание со стереотипами национального менталитета. Миф о двойниках, живущий в сознании Германа, является достаточно простым средством конструирования алгоритма самоутверждения. Национал-социализм, как известно вовсю эксплуатировал германские древности (миф, фольклор) и с большой симпатией относился к опытам немецких романтиков в этой области.

Двойничество актуализируется маргиналом Германом, ущемленным обывателем, абсолютно ничего не понимающим в искусстве ХХ века и в то же время усвоившим утопическую идею модернизма о жизнестроении. Его интерес к Советскому Союзу со складывающейся там системой создания "идеального человека" в этой связи представляется неслучайным. Набоковский персонаж одержим идеей художественной организации реальности, что, по мнению одного из исследователей взаимоотношений тоталитарных режимов с искусством Бориса Гройса, является признаком тоталитарного сознания. [97] См.: Гройс Б. Стиль Сталин // Гройс Б. Утопия и обмен. М.: изд-во "Знак",1993. Набоков словно предупреждает читателей о том, что насилие над жизнью нередко маскируется под художественный эксперимент, и наоборот экспериментальное внедрение в реальность художественных проектов часто оборачивается физическим насилием. С другой стороны, социальный реванш всегда говорит на языке тех культурных моделей, которые лишь кажутся новыми, а на самом деле уже многократно обыграны. Эти структуры запускает в жизнь маргинал, часто не отдающий себе отчета в последствиях и не ведающий о прошлом этих моделей. В этом - опасность маргинального сознания, но в этом же - и его противоречивая культурная миссия, и в этом же - трагедия маргинала, который становится жертвой собственной "культурной подкорки".

В этой "культурной подкорке" полунемца- полурусского Германа помимо западного обнаруживает себя и "русский тип" двойников, только запрятан он еще глубже , и на фабульном уровне рукописи персонажа-автора почти не проявлен. Этому препятствует характер повествовательных структур, в которых исторически сложилось и существует русское двойничество. По мнению Д.С.Лихачева, двойники в русской литературной традиции впервые манифестируются сатирической повестью 17 века о Фоме и Ереме.

"Повесть о Фоме и Ереме" не только открывает тему двойничества и двойников в русской литературе, но и задает параметры, в которых эта тема разрабатывается в дальнейшем: "Эта тема всегда связана с темой судьбы, роковой предопределенностью жизни, преследования человека роком" [98] Лихачев Д.С., Панченко А.М. Смеховой мир древней Руси. О.: Наука, 1976. С.52. . Стиль повести основан на пустой альтернативе, мнимом противопоставлении двух братьев - Фомы да Еремы : " В некоем было месте жили два брата Фома да Ерема, за един человек, лицем они единаки, а приметами разны:

Ерема был крив, а Фома з бельмом,

Ерема был плешив, а Фома шелудив" [99] Русская демократическая сатира XVII века. М.: наука, 1977. С.34. .

Эта повесть разрабатывает мотив близнечного тождества. Между братьями нет настоящего конфликта (" и вставши они друг другу челом, я не ведомо о чом"). В повести обнаруживает лишь имитация конфликта на синтаксическом уровне: " Ерема сел в лодку, Фома в ботник", "Ерему толкнули, Фому выбросили", "У Еремы в мошне пусто, у Фомы ничего" и т.д. Фома и Ерема оба пассивны, оба жертвы неблагополучия мира, в котором пребывают и где их удел - " нагота, босота, недостатки последние". Цепь однотипных злоключений Фомы и Еремы завершается их совместной гибелью. Они тонут, но потом всплывают "толсты, пузаты, вельми бородаты", как бы окончательно уравнивая мир жизни и мир смерти. Таким образом, русский тип двойничества, восходящий к художественному сознанию XVII века, когда мироощущение нового времени только начинает зарождаться внутри средневековой системы духовных координат, не несет в себе ни идеи противоборствующих миров, ни мотива творчества ( оба двойника фактически являются марионетками в руках жестокосердной судьбы), ни подлинного конфликта субъектов. В "Повести о Фоме и Ереме" нет даже характеров. Персонажи напоминают средневековые риторические фигуры. Их неразлучность, симметрия, постоянная сцепка обозначают не конфликт личности и социума, а единство народной судьбы. Поэтому повествовательная модель "Повести о Фоме и Ереме" обусловлена наличием устойчивой авторитетной общепринятой точки зрения на мир. В этой модели не может присутствовать единичная, открыто субъективная, персонажная точка зрения на уровне генерального субъекта речи. Эта модель всегда предполагает взгляд со стороны, ибо иначе общую судьбу не заметишь. Иными словами, произведения с русским типам двойничества практически всегда предполагают организацию текста через фигуру повествователя, отделенную от мира персонажей. Такова субъектная организация повести Н.В.Гоголя об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче, так построены "Преступление и наказание", "Идиот" и "Братья Карамазовы" Ф.М.Достоевского, "Деревня" И.Бунина и даже "Петербург" А.Белого. Во всех этих произведениях присутствуют двойники с симметричной судьбой и попытка опереться на нравственно авторитетную точку зрения. Немецкий романтический тип двойничества и шире - двойниковая структура с антитетичными противоборствующими персонажами - может реализовываться в любой нарративной модели, как субъективно ориентированной (формально, это чаще всего герой-рассказчик), так и через разные типы повествователей.