Владимир Шадруский - Марк Алданов - комментатор русской классики

В некрологическом очерке «Мережковский» (1942) Алданов даст характеристику контексту, в котором развилась «литературная политика» Мережковского, и упрекнет литературную критику эмиграции в чрезмерной оппозиционности. Слова Герцена станут фоном, помогающим выразить Алданову положительное отношение к успеху произведения старшего современника: «Полагалось поругивать даже “Леонардо”, - одну из не столь уж многочисленных русских книг, ставших общеизвестными на Западе. А.И. Герцен писал в 1869 году своей дочери: “Вчера мы все обедали у Гюго... Старик очень мил. Саша (А.А. Герцен. - М.А.) судит по-студенчески, в Гюго есть сумасшедшие стороны, - но неужели он может думать, что можно владеть умами во Франции с 1820-х годов до 69 - даром!”. Эта, в общей форме верная, мысль может быть отчасти отнесена и к знаменитой книге Д.С. Мережковского: ее читают больше сорока лет на очень многих языках, - “даром” такого не бывает» [239] Алданов М.А. Мережковский // Алданов М.А. Армагеддон. Записные книжки. Воспоминания. Портреты современников / Сост. Т.Ф. Прокопов. М.: НПК «Интелвак», 2006. С. 461. .

Пожалуй, самым большим герценовским интертекстом обладает роман «Истоки» (1943-1946). Одно имя автора «Былого» упоминается 20 раз! Известный политик-эмигрант Бакунин, выведенный в романе как историческое лицо, участвует в нескольких сценах. Удивительно, но в его речи имя Герцена используется так часто, будто бы Александр Иванович член его семьи. Вот и Мамонтову после знакомства он говорит: «Немцы хуже, гораздо хуже! Нехорошо так говорить, но каюсь, я терпеть не могу немцев! Не во многом я сходился с покойным Герценом, а в этом сходился. Он тоже немцев не выносил...» [240] Алданов М.А. Истоки // Алданов М.А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1991. Т. 4. С. 457. . А в других эпизодах Герцен оказывается важным оценщиком в и беседе, и в обеде: «Вот несут обед! Благодарите судьбу, а то я вас заговорил! Я и Герцену, и Маццини, и Прудону, и Тургеневу не давал слова сказать, хоть они все были мастера поговорить» [241] Там же. С. 462. ; «...Бакунин с тем же аппетитом принялся за бифштекс.

- Герцен тоже всегда изумлялся моим порциям. Сколько он меня кормил и поил, покойник!.. Он думал, кстати, что он гастроном. А на самом деле аппетит у него был как у старушки, и он все заливал мерзким английским соусом, так что настоящие гастрономы на него смотрели с отвращением, а на меня изумленно» [242] Там же. С. 464. . Другой исторический персонаж - Герцен - так и остается внесценическим, но благодаря веселым комментариям Бакунина читатель получает довольно-таки обстоятельную характеристику автора «Былого», он словно становится участником действия. И заметим, с расспросами о Герцене никто к Бакунину не пристает, но тот всякий раз выходит в беседе на Герцена. Не подтверждение ли это зависимости от его личности? Вот и в эпизоде, где Мамонтов раскрывает свое художественное увлечение и рассказывает о написанной им картине «на сюжет из жизни Стеньки Разина», Бакунин, отвечая, об ращается за примерами, в которых главное место - характеристика Герцена: «Стенька Разин был большой человек, нам всем до него далеко: и Марксу, и Маццини, и мне, грешному. Я всегда думал, что разбой самая отрадная и почетная страница всей народной жизни. В России только разбойник и был настоящим революционером!.. Ну да, ты носа не вороти! А то кто же: декабристы, что ли? Или Герцен? Герцен был либеральный барин, сибарит, фрондер и чистоплюй, вообразивший себя революционером, вот как он воображал себя гастрономом! Умница был, талантливейшее перо, но революционер он был курам на смех. Он всю жизнь рефлектировал на самого себя, а это для революционера вещь вреднейшая и невозможная» [243] Там же. С. 466. . Интересно, что Мамонтов, оценив надменный тон в отношении Герцена, тоже начинает играть по правилам Бакунина, вот и в предложении своей помощи революционерам он юмористически осторожен и предупредителен:

- Михаил Александрович, возьмите у меня денег! - горячо сказал Мамонтов. - Я не могу отдать свое состояние на революцию, потому что... Потому что этого никто не делает <.. .> Кафиеро я не знаю. Но Герцен, например, был богатый человек и не отдал [244] Там же С. 474. .

В этом же романе представлена беседа о значении императора Александра Второго, в ней участвуют профессор Павел Васильевич Муравьев, Мамонтов и Черняков. Профессор учительствует: «Не верьте вы, молодые люди, тем, кто говорит, будто большая часть дворянства стояла за освобождение крестьян. Да и в самом деле, вот ведь и на Западе из-за какого-нибудь пустякового нового налога поднимается дикий вой, а тут дело шло не о налоге, а о потере доброй половины состояния. Герцен, конечно, хотел освобождения, но сколько же дворян Герценов?» На что Черняков иронично продолжает: «Герцен вдобавок своих крестьян продал или заложил до эмансипации» [245] Там же. С. 535. . Иногда сравнение с Герценом вызывает веселье. Так, юный автор передовой статьи «Рабочей газеты» в шутку сравнивается с гением политической журналистики: «Ну, что ж, недурно, - сказала Елизавета Павловна, когда Гриневицкий кончил статью. - Хотя Герцен, верно, написал бы лучше» [246] Там же. Т. 5. С. 419. .