Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Дворянско-помещичья и собственно «толстовская» традиции в Ясной Поляне. – Хозяйка дома. – Невыгодные условия воспитания детей знаменитого человека. – Дочь – последовательница отца. – Татьяна Львовна Сухотина – художница и литератор. – Кипучая натура и роковые промахи младшей дочери Толстого. – Композитор и пианист Сергей Львович. – «Возьми метлу и подметай улицу!» – Литературное дарование Ильи Львовича. – Неудачный писатель и несчастный характер. – Слезы сына-бурбона над правдивой страницей отца. – «Я не люблю писать письма». – Какая разница между Львовичами и их женами?

Лев Николаевич – для меня, по крайней мере, да, разумеется, и для всякого, – был солнцем на яснополянском небе, но и другие светила на этом небе интересовали меня. К Толстому я относился как к великому художнику и пророку. Яснополянский же дом в целом интересовал меня, как образ совершенно нового для меня дворянско-помещичьего быта. Кажется, именно в год определения моего в сотрудники или в «помощники» Льва Николаевича (как выражался он сам, представляя меня, бывало, гостям), я прочел в «Новом времени» – прочел случайно, ибо вообще эту газету не читал – одну статью М. Меньшикова о дворянстве. Меньшиков, когда-то тоже увлекавшийся Толстым, восхищался красотой дворянско-помещичьего быта, сравнивая дворянские усадьбы с их ампирными домами, с их культурными обитателями и с массой художественных ценностей, накопленных поколениями, со стаей белых лебедей, опустившихся на отдых в русских степях. Образ был красивый. От него трудно было отделаться, хотя, конечно, следовало всегда помнить, что и лебедь – прожорливая птица. Прелестные дворянские усадьбы выросли на рабстве крепостных, но все же, с точки зрения стиля, красоты и культурности, они заслуживали внимания. Хотелось и мне полюбоваться хоть на одну такую усадьбу. И хоть яснополянское «дворянство» было значительно ущемлено проповедью Толстого, все-таки и эта усадьба могла считаться характерной представительницей образа жизни и быта умиравшего сословия.

Простой, белый яснополянский продолговатый двухэтажный дом был, во всей своей простоте, конечно, очень аристократичен. Обилие комнат, при котором никто из обитателей не был стеснен в своем углу, принадлежало также к широкому размаху барской натуры. Впрочем, внутренняя обстановка, смешанная и разнородная, – например, желтые венские стулья и старинная мебель красного дерева в одной и той же, да притом парадной, комнате, – обнаруживала или пренебрежение живущих Толстых к внешним условиям жизни, или отсутствие вкуса и неуважение и невнимание к стилю вообще. Лев Николаевич Рёскина любил, но призывам его к эстетическому претворению действительности, очевидно, не внимал 14. Солнца и воздуха в доме было, однако, достаточно.

Лучшую комнату, зал-столовую, украшали старинные портреты предков хозяина: двух дедов – графа Толстого и князя Волконского, бабки – княгини Волконской, рожденной княжны Трубецкой, прадеда – слепого князя Горчакова, и прапрапрабабки княгини Мордкиной (портрет 1705 года). В примыкающей к залу маленькой гостиной с более современной мягкой мебелью имелся портрет еще одного Волконского, прадеда Толстого. Более слабые в художественном отношении портреты двух-трех дальних родственников и друзей семьи висели также на верхней площадке лестницы. Все эти портреты давали дворянскому дому тон, служили выражением аристократической традиции. Без них не было бы той, старой Ясной Поляны, и это занимало меня: аромат давно ушедшего и когда-то прочного прошлого доносился и до нашего времени.

Однако и прошлое недавнее, живые узы с которым не были расторгнуты, великолепным образом заявляло о себе в Ясной Поляне, как бы противопоставляя свое великолепие великолепию времен Волконских и Горчаковых. Как раз против той длинной стены в зале, которую украшали портреты предков, на другой, такой же длинной стене красовались портреты: молодого, рыжебородого и задумчивого Льва Николаевича – работы Крамского, его же в первом периоде старости – работы Репина, чудный большой портрет молодой, прелестной, счастливой Татьяны Львовны – тоже работы Репина, портрет Софьи Андреевны – работы Серова и портрет покойной Марии Львовны, любимицы Льва Николаевича, – работы Ге. Это, собственно, уже отнюдь не было выражением дворянской традиции. Где это были у нас дворяне и много ли было таких, которые смогли бы сосредоточить в своей усадьбе несколько больших портретов работы Репина, Крамского, Серова и Ге?! Рядовой представитель того общества, к которому принадлежал владелец Ясной Поляны, должен был бы разориться, если бы захотел просто приобрестиу художников те пять портретов, которые и до сих пор висят в яснополянском зале!.. Нет, тут речь идет уже не просто о «дворянине», а о дворянине, вышедшем в деятели мировой культуры, о дворянине – прирожденном гении. И пять бесценных полотен были всего только бескорыстной данью почтительного преклонения и восхищения со стороны первых мастеров русской кисти. Новая, целиком «толстовская» традиция осилила, переросла и уложила на обе лопатки традицию прежнюю, дворянско-аристократическую.