Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Вот моя вера. Человек должен радоваться, а не терзать себя. Человек должен быть одна прекрасная гармония. Человек должен быть одно целое; так что в этом смысле я монист. Но Паскаля я люблю и благоговею перед силой его разума…»

В одном из других, еще более страстно написанных писем, Скипетров говорил:

«Толстовская точка зрения нехороша тем, что вы живете на небе. Вы толкуете о христианстве, но кто теперь христианин из простых и знатных?! Я христианство отрицаю. Оно умерло, как и язычество. Появится то, что будет пригодно людям…

Недавно я читал «Этюды оптимизма» Мечникова. Эта книга произвела на меня отвратительное впечатление. По-вашему выходит, что человек – дух; я говорю: врете! А по Мечникову выходит, что человек – скот, и я ему тоже говорю: врешь!.. Человек не должен себя продавать ни Богу, ни черту!..»

Со странным чувством читал я письма Скипетрова. Он обращался ко мне как к «толстовцу», я отвечал ему так или иначе в «толстовском» духе, а между тем я чувствовал, что в его в общем больных словоизвержениях («я пишу, как Достоевский, а не Толстой», – выразился однажды он сам) есть много здорового, здоровая какая-то сердцевина, кончик нити, выводящей на правильную дорогу – ту самую дорогу, распознать которую мечтаю и я.

Но я заговорил о Скипетрове не для того, чтобы искать у него подкреплений своим мыслям. Нет, Скипетров и был тем поводом, благодаря которому я осмелился заговорить со Львом Николаевичем об интересовавшей меня проблеме гармонии духовного и физического начал в человеке.

То письмо, к которому относится первый из приведенных мною отрывков, пришло на мое имя в Телятинки 15 апреля 1910 года. Я проживал тогда в Ясной Поляне, но как раз в этот день мы ездили со Львом Николаевичем на верховую прогулку и заезжали в Телятинки. Мне подали там письмо Скипетрова, и, когда мы со Львом Николаевичем тронулись в обратный путь, я, сидя в седле, прочел это письмо.

Пораженный почти полным совпадением некоторых мыслей Скипетрова с моими собственными («Моя жизнь должна быть равнодействующей между животной и Божеской… Человек должен быть одна прекрасная гармония»), я не удержался и решил обратиться ко Льву Николаевичу, прося его сказать свое мнение о письме Скипетрова.

Я так и сделал, догнав ехавшего на некотором расстоянии впереди Льва Николаевича.

Он прослушал несколько прочтенных ему мною фраз из письма и затем сказал:

– Как я всегда это говорил, так и теперь скажу, что главная цель человеческой жизни, побуждение ее, есть стремление к благу. Жизнью для тела благо не достигается, жизнь для тела доставляет страдания. Благо достигается жизнью для духа.

Я не нашелся ничего возразить на это Льву Николаевичу (я, впрочем, и не собирался возражать) и только указал ему между прочим еще на то, что в своем письме Скипетров стремится везде вместо слова Бог подставить слово Разум.

– Это от учености, – ответил Лев Николаевич. – Но те, кто еще не освободились от ее влияния, могут, освобождаясь, стоять на нормальном пути. И он стоит на нормальном, как мне кажется.

– Где-то я читал, – продолжал Лев Николаевич, – что, отказавшись от личного Бога, трудно поверить в Бога безличного. И это – правда. Тот Бог может наградить. Ему можно молиться, просить его; а чтобы верить в Бога безличного, нужно себя сделать достойным вместилищем Его… Но хорошо то, что люди ищут. Жалки те, которые не ищут или которые думают, что они нашли.

Тут мы въехали в яблоневый сад, окружающий яснополянскую усадьбу. Лев Николаевич протянул руку к деревьям и стал объяснять мне, как отличать на яблоне листовую почку от цветной. Он был в самом спокойном и благодушном настроении. Письмо Скипетрова, видимо, нисколько его не поразило и не удивило.

Еще однажды был повод, когда я ожидал, что Лев Николаевич выскажется подробнее по интересовавшему меня вопросу. Он получил письмо от некоего Моргенштерна (отлично помню фамилию), прекрасно написанное письмо, трактовавшее ту же тему – о гармоническом развитии духовного и телесного начал в человеке. Я ждал чего-то необыкновенного от ответа Льва Николаевича Моргенштерну, но в значительной степени разочаровался. И Моргенштерну Лев Николаевич ответил 10довольно сдержанно, сухо и коротко, – в том смысле, что-де «несправедливо ваше предположение, что благо предназначено и духовному, и телесному началу… Благо свойственно только духовному началу и состоит ни в чем ином, как во все большем и большем освобождении от тела, обреченного на зло, которое одно препятствует достижению блага духовного начала». Выходило, что в ответ на воодушевленные, пламенные возражения своего корреспондента Лев Николаевич ограничился повторением своего утверждения, своего «догмата» – повторением, звучавшим голословно и произвольно. Отмахнулся.