Константин Шилов - Борисов-Мусатов

Очевидно, ощутимо и то, что в книге, в самой «плоти» повествования есть ходы к ряду возможных частных исследований (очень условно можно назвать некоторые из них: «Мусатов и музыка», «Мусатов и театр», «Мусатов и русская поэзия — как XIX, так и рубежа XIX–XX веков», «Мусатов и искусство художественной фотографии», «Мусатов и Московское товарищество художников», «Мусатов и мир русской усадьбы», «Мусатовские места России» и т. д.).

Новым и принципиально важным в переиздании книги является включение в ее оформление еще одной (средней) фототетради, которая как бы перекидывает мост между первой и третьей — между «бытом» и искусством. Это не просто нарушает стереотип: жизнь — отдельно, творчество — отдельно. В случае с Мусатовым это тем более оправдано особенностями его психологии: его творческая лаборатория обычно была скрыта от постороннего глаза, тут Мусатов был поистине «сокровенным человеком». Теперь можно хотя бы походя заглянуть в эту лабораторию…

Первая фототетрадь (круг земной жизни героя) тоже обновлена. В нее включены буквально спасаемые воспроизведением в нашей книге некоторые снимки из фонда Станюковича (ГРМ, ф. 27): множество полувыцветших мгновений короткой мусатовской жизни исчезает навсегда на маленьких листках фотобумаги…

В новую же, вторую фототетрадь включены некоторые из сохранившихся снимков самого Борисова-Мусатова (его друг Н. Ф. Холявин утверждал, что после смерти художника осталось несколько сотен непроявленных пластинок с негативами). В основном это эстетически самоценные фотографии натурщиц. Несколько снимков из такого же разрозненного и малосохранившегося наследия саратовских подвижников-краеведов братьев Александра и Виктора Леонтьевых, в 1920-е годы они снимали «мусатовские места», иногда с тех точек, с каких писал художник. Пусть хотя бы одним-двумя снимками — воскреснет память и об их труде, который не мог увенчаться задуманным ими альбомом в годы, неблагоприятные для памяти не только Борисова-Мусатова; наконец, несколько мусатовских графических шедевров.

Быт и окружение — натурный мотив и развитие творческой фантазии, уточнение замысла — живописные образы… Наверное, читателю покажется интересным разглядывать, сопоставляя между собой, все три тетради иллюстраций к новому изданию.

Автор благодарен многому и многим. Прежде всего — судьбе: за встречу с Виктором Мусатовым. Эта книга писалась вначале не просто на его родине. Она складывалась и в пустом домике мусатовской мастерской на бывшем Плац-параде, в чудом сохранившихся стенах, где столько перечувствовано и создано было Мусатовым, где писался «Водоем»… Теперь здесь будет мемориальный музей, филиал старейшего в стране художественного музея — Радищевского музея в Саратове. И, конечно, многое, собранное или полученное автором в дар из мусатовских реликвий в пору его работы над книгой, передано сюда. Хочется верить, что и переиздание книги в чем-то поможет будущему музею…

Самое волнующее — память дружбы с теми, кто помогал не просто узнавать мусатовское время, но — дышать его воздухом… Новое издание посвящается памяти дочери художника — Марианны Викторовны, бывшей человеком большой скромности и застенчивой доброты. Без ее рассказов нельзя было бы почувствовать живой облик ее матери — жены Борисова-Мусатова Елены Владимировны Александровой, перед памятью которой автор остался в большом долгу — по первому изданию книги… Как интересны и важны были питерские разговоры с профессором Алексеем Владимировичем Станюковичем, сыном первого биографа и друга Мусатова, и встреча с родственниками Надежды Юрьевны Станюкович — Сукачевыми-Рышковыми…

Целый сундук старинных бумаг, связанных с порой детства Мусатова, который хранился в Замоскворечье, подарила автору внучатая племянница художника Тамара Владимировна Акоронко. Другая москвичка, Кира Михайловна Щеголева, родственница друга Мусатова Л. П. Захаровой, отдала старые, на паспарту, фото художника. Добрейший Юрий Федорович Немиров из Подмосковья, племянник Мусатова, подарил его «кодак», старинные вышивки его сестры Лены. Редкие издания прислали племянница Мусатова Елена Федоровна Немирова из Свердловска (ныне Екатеринбург) и другие, совсем незнакомые автору люди…

В книгу вошли и растворились там замечательные рассказы скромных, миру неведомых людей. Это — старенькая чета Бурцевых из села Зубрилово Пензенской области, знатоки и патриоты своей усадьбы, дававшие гостеприимный приют в своем доме. Это — незабвенная Магдалина Ивановна Черкасова (Славина), талантливейшая рассказчица, на своем десятом десятке, в многочисленных беседах за чашкой кофе живо воскрешавшая жесты, походки, голоса и первого учителя рисования Мусатова, В. В. Коновалова, умершего в 1908-м (!), и его друзей — М. Е. Букиника, Т. Б. Семечкиной: у всех у них она училась в Саратовском Мариинском институте благородных девиц. Пересказывала она и различные эпизоды из жизни друзей Мусатова — Добошинских, с которыми сама дружила в юности.