Константин Шилов - Борисов-Мусатов

Я. Кочик. Одно из самых значительных исследований, хотя оно посвящено, казалось бы, специальной и локальной теме, принадлежит Д. В. Сарабьянову и завершается таким выводом: «В каких-то явлениях русского искусства многое таится… Мусатов является как раз такой фигурой, — в нем многое заложено, из него идут пути в будущее… Иванов, Суриков, Мусатов — в этом отношении сходные фигуры… Через мусатовский этап прошли многие: голуборозовцы — Кузнецов, Уткин, Сапунов; Петров-Водкин, воспринявший мусатовский символизм и переосмысливший его; Ларионов и Гончарова, у каждого из которых был целый мусатовский этап; Кончаловский и Фальк, которые до „Бубнового валета“ испробовали — и не без пользы для будущего — мусатовский импрессионизм, и еще многие другие. Эта роль Мусатова в истории русской живописи говорит сама за себя».

Но явление Мусатова — не только эстетическое, историко-культурное. Опыт его судьбы и секреты «самопостроения» его личности таили в себе важнейшие этические уроки для будущего. И это выявилось именно в наши дни. Среди таких уроков «мусатовского мира» — уроки благодарной памяти о прошлом; одухотворяющей связи времен; постоянного поиска гармонии человека и природы, «камертона» этой гармонии, каким была для Мусатова женская душа; духовного здоровья — вопреки всему. И не только это. Друг художника В. Станюкович заметил, что национальное мирочувствие Мусатова было связано с использованием не только «внешних достижений» и не только «западных»: «Мусатов прочно держался за ту „веревочку“, на которой нанизано искусство всех времен и наций». К ним он и присоединил «свою одинокую, восточную, подернутую дымкой печали русскую песнь…»

Второе, дополненное издание книги о художнике Борисове-Мусатове выходит в год его 130-летия. Виктор Борисов-Мусатов встречает нас сегодня — на нашем «рубеже столетий», чтобы сказать нам тихо и, как это было ему свойственно, от всей души — правду не только о своем времени, но и какую-то очень важную и тревожную — о нашем.

Чем же отличается новое издание книги от предыдущего?..

Главы, посвященные детству и юности героя, пополнены материалами из нескольких забытых печатных источников. В настоящем издании более широко цитируются тексты мусатовских писем к Л. П. Захаровой, важные свидетельства его духовного становления (эти письма хранятся в одном из «закрытых» ранее фондов РГАЛИ). Автор чаще обращается к воспоминаниям М. Е. Букиника, вышедшим в № 9 «Нового журнала» (Нью-Йорк) за 1944 год, к неизданным рукописям В. К. Станюковича, В. В. Добошинской; в книгу включены воспоминания критика И. Лазаревского и композитора С. Василенко.

В нынешнем издании значительно проработаны воспоминания сестры художника, Елены Эльпидифоровны (текст сверен по автографу, отдел рукописей ГТГ), что позволило, в частности, лучше передать атмосферу мусатовской работы в Зубриловке над «Водоемом» и «Призраками».

Рассказ об актере М. Михайловиче-Дольском дополнил «галерею портретов» саратовских друзей Мусатова. Больше сказано о влиянии на него великих венецианцев позднего Возрождения, о его заботах, связанных с деятельностью Московского товарищества художников, о влиянии журнала «Мир искусства» и вообще углублена старая тема роли литературы и поэзии, «круга чтения» Мусатова в самоосознании и развитии его личности.

Наиболее существенно дополнены два последних раздела книги. Написана новая большая глава о творческой истории «Изумрудного ожерелья». Рассказано о работе Мусатова над оформлением брюсовского журнала «Весы» — печатного органа символистов. Введены страницы о Мусатове-графике, о серьезном влиянии музыкальных впечатлений на его размышления о живописи и ее путях; а также о знакомстве с молодым Андреем Белым и увлечении поэта личностью Мусатова. Несколько увеличено «присутствие» в книге таких героев, как И. Грабарь, А. Бенуа, И. Остроухов, К. Петров-Водкин. Это касается и жены художника Е. В. Александровой — характер семейных отношений Мусатова освещен более отчетливо.

Наряду с включением темы «Мусатов и символизм» подробнее рассказано об успехе первой зарубежной выставки Мусатова в Германии и Франции. Дополнен и финал книги, включая рассказ о последних тарусских шедеврах.

Конечно же, в переиздании учтены новые и полнее, чем прежде, использованы старые труды отечественных и зарубежных специалистов, а также исправлены мелкие неточности.

В целом можно сказать, что дополненное издание не только лучше представляет окружение, мир «позднего» Мусатова, но и дает более полное представление о психологии творчества художника, особенностях его творческого метода (тут и опосредованное воздействие литературных впечатлений, и образная трансформация реальной натуры, и прием использования фотографий в рабочем процессе). В переиздании, пожалуй, значительно сильнее звучит давно назревшая тема, которую А. А. Русакова справедливо обозначила в своей недавней книге о русском живописном символизме как «Мусатов и время».

Читать дальше