Дэвид Гребер - Бредовая работа [Трактат о распространении бессмысленного труда] [litres]

В заключение давайте вернемся к теме духовного насилия.

Тяжело представить себе что-либо более выматывающее душу, как выражается Мина, чем необходимость против своей воли совершать акты ни на чем не основанной бюрократической жестокости. Стать лицом машины, которую ты презираешь. Стать монстром. Я заметил, к примеру, что самые страшные монстры в массовой культуре не просто хотят разорвать тебя на части, подвергнуть пыткам или убить – они угрожают превратить в монстра тебя самого (можно вспомнить вампиров, зомби, оборотней). Они вызывают ужас, потому что угрожают не только телу, но и душе. Возможно, именно поэтому они так привлекают подростков: юношеский возраст – это как раз то время, когда большинство из нас впервые вынуждены думать, как не превратиться в монстров, которых мы сами презираем.

Возможно, самое худшее – это бесполезная работа, коварно притворяющаяся служением обществу. Но вообще почти все виды работы, упомянутые в данной главе, могут считаться по-своему разрушающими душу. Бредовая работа обычно вызывает ощущение безнадежности, депрессии и ненависти к себе. Это форма духовного насилия, направленная против самой сущности человека.

Если, как я утверждал в предыдущей главе, целостность человеческой психики и даже физическая целостность человека (насколько одно вообще может быть отделено от другого) зависят от отношений с другими людьми и от ощущения способности влиять на мир, то такая работа – не что иное, как духовное насилие.

Впрочем, это не означает, что у души нет средств сопротивляться. В завершение этой главы стоит обратить внимание на возникающую в результате духовную войну и зафиксировать некоторые способы, при помощи которых работники находят возможность заниматься другими проектами и благодаря этому остаются в здравом уме. Если хотите, можете назвать это партизанскими действиями. Робин, временный сотрудник, который настроил свой экран так, чтобы казалось, будто он занят программированием, на самом деле сидел в интернете и использовал это время, чтобы бесплатно редактировать множество страниц в «Википедии», которые он отслеживал (включая, видимо, и мою). Он также помогал поддерживать инициативные проекты по созданию альтернативной валюты. Другие открывали собственный бизнес, писали романы и сценарии для фильмов или втайне управляли эротическим клининговым сервисом.

Были и те, кто спасался мечтаниями в духе Уолтера Митти. Это традиционный защитный механизм для приговоренных провести всю свою жизнь в стерильном пространстве офиса. Видимо, неслучайно многие офисные работники в своих фантазиях сейчас представляют не то, как они управляют истребителем на Первой мировой, не свадьбу с принцем и не себя в роли секс-символа для подростков. Их мечты просты до смешного: они всего лишь хотят работу получше. Борис, к примеру, работает в «крупной международной организации» и составляет бредовые отчеты. А вот такой отчет он написал о самой работе – не без самоиронии, как можно заметить:

Борис: Это точно бредовая работа, потому что я перепробовал всё. Я читал книги «помоги себе сам», делал втихаря перерывы на мастурбацию, звонил маме и рыдал в трубку, признавался себе, что все решения в моей жизни были полным дерьмом, – но мне приходится оставаться на этой работе, потому что нужно платить за жилье.

Более того, это вызывает у меня депрессию разной степени тяжести, а также вынуждает откладывать мое подлинное призвание – быть личным ассистентом Дженнифер Лопес или Бейонсе (по отдельности или одновременно). Я трудолюбивый человек, ориентированный на результат, так что я верю, что мог бы хорошо с этим справиться. Или я мог бы работать на кого-нибудь из семейки Кардашьян – особенно на Ким.

И всё же в большинстве историй творчество акцентированно представляется как форма сопротивления. Упорство и мужество, с которым многие пытаются заниматься искусством, музыкой, писательством или поэзией, выступает в качестве противоядия для бессмысленности их «настоящей» оплачиваемой работы. Очевидно, здесь может иметь место смещение выборки. Я в основном получал истории от своих подписчиков в Twitter – от людей, которые с большей вероятностью будут интересоваться искусством и активно участвовать в политической жизни, чем публика в среднем. Поэтому я не буду спекулировать на тему того, насколько это явление распространено. Но определенные интересные закономерности всё же прослеживаются.