Кирилл Кобрин - На руинах нового

В оформлении книги использованы фотографии автора

Фотография автора работы Кати Лука

© К. Р. Кобрин, 2018

© К. Г. Никольская, фотографии (обложка, с. 235, 239)

© Н. А. Теплов, дизайн, 2018

© Издательство Ивана Лимбаха, 2018

Я обдумывал этот текст, сидя в парке Ваньцзянлоу в Чэнду. Обычно я нахожу скамейку, спрятанную за каким-нибудь редким видом бамбука, сижу пару часов, что-то пописываю в блокнотик, обдумываю всякие неторопливые вещи, а то и читаю. В парк Ваньцзянлоу я ношу только одну книгу: старый советский сборник под названием «Китайская классическая поэзия» (М., 1984) в переводе Льва Эйдлина. Да, довольно избыточно – читать в китайском парке древнюю китайскую поэзию, попахивает эстетическим кокетством, даже слегка пошловато, но просто так получилось. Я захватил книгу из Лондона, думал листать ее в самолете, но в самолете пришлось срочно что-то редактировать, вот и вышло, как вышло. Тем более что в Ваньцзянлоу – два парка, один – на месте, где был дом Сюэ Тао. Стихов Сюэ Тао сохранилось очень мало, в «первый ряд» сочинителей «китайской классической поэзии» ее не поместили, по крайней мере, в книге, составленной Эйдлиным, ее нет. И, честно говоря, я стихов Сюэ Тао не читал.

В общем, я читаю «Китайскую классическую поэзию» в парке Ваньцзянлоу в качестве компенсации, что ли; своего рода tribute Сюэ Тао, могилу которой я навестил, купив билет, прямо здесь, за стенкой по ту сторону от народной части парка, но с текстами ознакомиться пока не могу. Вместо нее читаю других – в переводе Льва Эйдлина. Бо Цзюйи, Мэн Хаожань, Цэнь Шэнь и даже знаменитые анонимные «Девятнадцать древних стихотворений». Но больше всего мне нравится Тао Юаньмин, который родился в IV веке н. э., а умер в V. Я про него ничего не знал, естественно, хотя «Китайскую классическую поэзию» купил лет тридцать назад, во времена героической рокерской молодости, когда слово «Китай», так же как слово «Япония», благоухало какой-то надеждой, что ли. Мода тогда была такая, тут и Гребенщиков, и Сэлинджер, и прочее. Все вокруг обсуждали тексты свежих песен «Аквариума», где можно было наткнуться на строчку «я никогда не ловил луну в реке рукой, но почту за честь». Только знакомство – спасибо, советские востоковеды! – с легендарными обстоятельствами жизни и смерти еще одного древнего китайского поэта, Ли Бо, пьяницы и возмутителя вечного конфуцианского покоя, дало ответ на вопрос, при чем здесь рука и река. Ли Бо ходил в те годы в любимцах; учитывая дуальный паттерн человеческого мышления, прискорбную привычку оперировать исключительно парами, то к Ли Бо в разговорах и шуточках нашей андерграундной компании середины 1980-х годов добавился Ду Фу. Смешно: Ду Фу некоторое время жил здесь, в Чэнду, тут есть и его музей; парк, а в нем знаменитая хижина поэта. Но мне больше нравится здесь: сидеть в парке Ваньцзянлоу и почитывать «Китайскую классическую поэзию», где сам Ду Фу представлен минимально, одним стихом; точно так же, как и его визави Ли Бо.

А вот Тао Юаньмина очень много; переводчик Эйдлин на нем специализировался, не только перекладывал на русский, но и писал о поэте научные статьи и даже сочинил книгу [1] Эйдлин Л. Тао Юань-мин и его стихотворения. М.: Наука, 1967. . Правильно сделал – Тао Юаньмин удивительный. Вроде все как у условного «старого китайского поэта»: лотосы, бамбук, аисты летят, скромная жизнь воспевается, чиновник переправляется на лодке через Янцзы, спеша с поручением военачальника, незримо присутствуют древние мудрецы во главе с самим Конфуцием. Да, есть все, но – то ли это заслуга самого поэта, то ли так Эйдлин написал на русском – в этих стихах наводится неожиданный фокус и царит удивительная интонация. Тао Юаньмин пишет все время об одном и том же – о себе, точнее, о той жизни, что он себе избрал. А жизнь была такова: Тао Юаньмин происходил из обедневшей, но довольно знатной семьи, до какого-то возраста он вел скромную жизнь в деревне. Но потом, решив немного заработать, отправился на службу. Промаявшись мелким чиновником несколько лет, он все бросил и удалился от мира, но не в пещеру отшельника или глухой лес, а в бедную деревню, в которой и жил, что называется, «плодами земли». В каком-то смысле это был чуть ли не единственный поэт-землепашец в истории литературы, ну или так мне кажется. Не знаю, насколько хорошим он был пахарем или огородником, но не это его, судя по стихам, интересовало. Тао Юаньмин обрабатывал землю, чтобы как-то поддерживать свое физическое состояние – ну и чтобы иметь возможность то ли покупать алкоголь, то ли даже изготовлять его, – точнее сказать невозможно, ибо в текстах его встречаются оба варианта. Практически в каждом стихотворении упоминается либо «чарка» [2] Мне кажется, единственная оплошность переводчика. Я бы поменял залихватскую «чарку» на задумчивую пришептывающую «чашу».