Михаил Черемных - Возвращение в Сары-Черек

Если рассматривать карту, можно заметить, что обширная местность пересекается добрым десятком похожих друг на друга широких лощин, над которыми возвышались разной крутизны холмы в виде вершин и седловин, вытянутых вдоль этих лощин водоразделов. И растительность состояла из трех основных разностей, четко отражая три главные особенности рельефа. Северные экспозиции холмов и пологие днища лощин покрыты лугами из ежи сборной (Dactylis glomerata). Среди ежи – зверобой, штокроза, тысячелистник (Achillea millefolium), щавель Паульсена (Rumex paulsenianus), виды регнерий (Elymus), полевица гигантская (Agrostis gigantea), мятлик боровой (Роа nemoralis). Здесь масса зонтичных, в том числе изящная и странно пахнущая, с желтыми цветами галагания ферганская (Galagania ferganensis), белые, словно ситцевые зонтики многочисленной скалигерии – ныне, благодаря трудам Евгения Клюйкова, элеостикта алайская (Elaeostica alaica). По краю ежевых зарослей – овсюг (Avena trichophylla), лентоостник шероховатый, горчак розовый (Acroptilon repens) – местами плотными пятнами. Южные экспозиции, вершины холмов и крутые участки покрыты бородачевыми сообществами. В числе видов здесь тонколистная осока (Carex stenophylloides), мятлик луковичный, перовския, вьюнок ложнокатабрийский, лук мотор (Allium motor), мелкоцветковая душица, люцерна пырейниковая, цмин самаркандский (Helichrysum maracandicum), последнего – лекарственного среднеазиатского бессмертника – было много. Ярко-желтые его головки расцвечивали не очень пышную зелень. У подножия холмов формировались резкие границы ежевых и бородачевых сообществ. Они тянулись изолиниями, вдоль изгибов ландшафта, четко разграничивали две названные разности и лишний раз почешешь затылок, размышляя над этой вечной категорией – границей. Её придумали не люди. На отдельных участках лощин, реже по сазоватым склонам, небольшими островками виднелись невысокие густые заросли, состоящие из нескольких видов ив, шиповников, барбариса, экзохорды и облепихи.

Бассейн реки Кара-Суу. Горы Бозбу-Тау. Am-Ойнокский хребет.

Косили, главным образом, ежевые луга и почти не трогали бородачевники, может быть, вследствие того, что бородач формирует здесь плотный низкий ярус из листьев, высотой всего 8-12 см. Эти листья почти не срезались косилкой, а срезанные генеративные 35-40-сантиметровые стебли были редки, легки, тонки и, несмотря на распущенные шелковистые кисточки будущих соплодий, не давали желаемого урожая. Сена из бородача было мало, и его не трогали. Наличие кошар и высокая засоренность бородачевников свидетельствовали о том, что они служили зимне-осенними пастбищами. Мы видим местами изобилие колючих, железистых и пушистых трав, таких как астрагал Сиверса (Astragalus sieversianus), сафлор остроконечный, кузиния Краузе, низенькие шиповники, а так же ядовитый, как мне сказали, вид горчака (Acroptilon repens) – растения из семейства сложноцветных, от которого страдает скот. Все они, во многом, – пастбищные сорняки и не встречаются в таком обилии ни в Сары-Челеке, ни в Джанги-Джоле.

Высокие, до 80-120 см, толстые, облиственные, тяжеловесные стебли ежи, формировали густой травостой по лощинам, по пологим северным экспозициям, и по увлажненным участкам южных. Срезанные, они очень быстро подсыхали. Достаточно два-три часа, чтобы сено превратилось в сухую, ломающуюся массу, и начинало терять свои полезные качества.

…Работали рано поутру. Солнце не заставляло себя ждать. Оно появлялось на горизонте красным, раскалённым шаром, быстро поднималось выше, на небосклон, становилось невыносимо жарко и душно… Колючее, ломкое, непахнущее среднеазиатское сено… Кто работал с ним, вряд ли еще раз захочет это повторить. Мы сгребаем его в валки, из валков складываем копны. Я поднимаю навильник за навильником, несу метров 30-40. Пот обливает лоб, растекается по бровям, по щекам, заливает глаза, орошает шею, спину. Частицы листьев, стеблей, семян и растительная пыль шлейфом летят над землей, прилипают к шее, к животу, попадают за ворот, раздражают кожу. Зудят ноги, зудят, горят грудь, шея…, я исцарапал всё до крови, которая вместе с потом и растительной грязью струйками стекает вниз, но, не в силах сдержаться, продолжаю царапаться, едва сдерживая только прилагаемое усилие, чтобы не вонзить ногти ещё глубже под кожу.

Часам к одиннадцати работу заканчиваем, возвращаемся к стойбищу. Я увидел две длинные каменные кошары, очень приличные снаружи. Внутри они были усыпаны бараньим пометом, который никогда не убирался, и находиться в них было невозможно, из-за резкого характерного запаха от этих куч. Кроме того, здесь же было устроено отхожее место и для людей. Между кошарами – домик. Рядом с домиком образовалось голое пространство, если не считать небольшого огородика и палатки. Огородик был только намерением, в нем ничего не росло. В палатке были тесно разложены постели. Возле домика, на солнце – небольшая скамейка, несколько табуреток. На земле две доски, заменяющие стол. Все садились, или ложились по-восточному, кругом, у этого стола, на который вскоре ставили большую чашу или тазик с традиционным кушаньем. Наиболее частым кушаньем киргизов была «ятола». Это смесь варёного риса или вермишели с простоквашей, айраном – еда, к которой я в полной мере так и не смог привыкнуть. Ели молча, брали эту густоватую массу ложками и с хлебом отправляли в рот. Иногда подшучивали друг над другом, шутили и над нами, что-то рассказывали, смеялись. Разговоры шли по-киргизски, временами переходили на русский, но и в первом случае мы получали необходимое разъяснение. Вот так выглядели простые, уставшие киргизы, от которых я никогда не услышал обидного слова…