Иван Сахаров: Сказания русского народа

Круг мировоззренческих суждений замкнулся: осудив чужеземщину, Сахаров кончил прославлением неподвижных политических устоев патриархальной России. Консервативный строй этих взглядов несомненен, но за ними стояли и другие идеи. «Было время,— вспоминал на склоне лет Сахаров,— когда я слышал, как в городах и селах русские, наученные заморскими бродягами (т. е. гувернерами, учителями-иностранцами.—В. А.), с презрением говорили, что русский язык есть язык холопский, что образованному человеку совестно читать и писать по-русски, что наши песни, сказки и предания глупы, пошлы и суть достояние подлого простого народа, деревенских мужиков и баб, что наша народная одежда (повязка, кокошник, сарафан и кафтан) заклеймены презрением, осуждены Европою на изгнание и носят на себе отпечаток холопства, вынесенного из Азии».

Если освободить эти суждения от порицания гувернеров и учителей-иностранцев, то останется приверженность Сахарова к языку простого люда, признание ценности народных песен, сказок и преданий, красоты и удобства национальной одежды. -При всех заблуждениях у Сахарова сохранялась «своя демократическая жилка», как очень точно охарактеризовал академик А. Н. Пыпин его любовь к народности2. Да и самая жизнь Сахарова подтверждает правоту этого замечания. Бедному человеку, без связей и средств,— говорил о себе Сахаров,—жить нелегко: «Это я испытал сам».

Уже в самом начале деятельности Сахаров столкнулся с недоброжелательностью обывателей. Молодому исследователю удалось напечатать в московских журналах несколько статей о древних грамотах, он опубликовал брошюру «Достопамятности Венева монастыря» (1831), а вслед за этим, в 1832 году,— первую часть «Истории общественного образования Тульской губернии» (с планами и картой; отрывки из второй части были напечатаны в 1837 году, в № 7 «Современника»). В замысле было писать полную историю Тулы и Тульского края. Было важно получить доступ к архиву Губернского правления: без «наличных памятников» нечего было и думать об осуществлении замысла. Но скоро выяснилось, что в Туле хранилось рукописей не так много, и те не хотели показать. «Мне в глаза говорили,— спустя годы вспоминал Сахаров с неостывшей обидой: — «Занимался бы ты своим делом! На что нам твоя история Тулы? Жили мы счастливо без ней до тебя, проживем и после тебя, также весело и покойно». Другие кивали головами и повсюду говорили обо мне: «Пропал малый без толку, ничего из него путного не будет».

И в столице, когда к Сахарову уже пришла первая известность, он не избежал враждебного отношения со стороны людей своего круга. В списке статей и книг Сахарова рядом с указанием выхода в 1836 году первой части «Сказаний русского народа» была приписка: «Бедная книга! Сколько она прошла мытарств, судов, пересудов, толков!..» П. И. Савваитов, опубликовавший список в ряду других биобиблиографических материалов Сахарова, сопроводил приписку характерным пояснением: «Действительно, дело доходило до того, что Сахарову угрожали уже Соловками, и беда уже висела над его головою; но участие, принятое в нем кн. А. Н. Голицыным, избавило нашего археолога от душеспасительного пребывания в отдаленной обители: по ходатайству князя, Сахаров удостоился получить высочайшую награду , и дело кончилось благополучно».

Денежных средств, отпущенных из царской казны, однако, было не так много, чтобы осуществить обширные, задуманные Сахаровым работы. В списке предполагаемых трудов, кроме публикации сказок, песен, загадок, пословиц, присловий, поверий, примет, игр и заговоров, так называемого «чернокнижия», числилось издание памятников древнерусской литературы, старинных лексиконов и букварей: Лаврентия Зизания, Памвы Берынды, азбуковников, трудов по нумизматике, описаний гербов, печатей, народной одежды, мифологии и демонологии, ряд еще других столь же значительных замыслов. Сахаров оставался на службе, и она была хлопотной и трудной. 17 августа 1843 года он пишет из Петербурга московскому профессору А. М. Кубареву: «Скажу вам откровенно, что я делаю, что смогу. Без сил и без средств многого сделать нельзя. Я это ежеминутно чувствую. Душа порывается на многое, а оковы тяжкие повсюду и на всем»1. В другом письме к тому же адресату спустя время (13 апреля 1846) Сахаров дорисовал картину своего быта и занятий: «О себе доложу вам, что я живу ни радостно, ни горько. Всю зиму провозился с больными. Горячки наши поочистили народа довольно. Тут подлетел грипп — он дурачок только,— но зато завил у многих гнезды на чахотку. Шутка! Два раза и я заболевал горячками, да господь спасал меня. Медицина много отнимает у меня времени. Верно так тому и быть!»