Владимир Шахрин - Открытые файлы

— Даже вас не ставят?

— Достаточно часто. Я могу сказать, что сейчас мы абсолютно осознанно снимаем клип на очень серьезную и достаточно грустную песню, делаем это рискуя, чтобы просто не изменять самим себе, быть честными по отношению к себе. Это очень длинная песня, а радиостанции не любят длинных песен, больше 3,5 минут, а наша звучит 5 минут и 18 секунд. Она грустная и серьезная, а в эфире сейчас практически не звучит серьезная музыка, даже у поп-исполнителей все серьезные песни убрали, их нет. Но мы делаем это, и я понимаю, что еще будет тяжелая работа ради того, чтобы эту песню услышали люди. Потому что происходит страшнейший дисбаланс радиоэфира. Я не против развлекательной музыки, не против танцевальной музыки, даже всеми руками за. Пусть мальчишки и девчонки танцуют, пусть взрослые пятидесятилетние мужики танцуют, это очень хорошо, когда люди танцуют. Они в этот момент никого не режут, не убивают, даже, скорее всего, находятся в состоянии гармонии с собой. Но должно быть и что-то другое. И когда мы снимали клип, а там хор мальчиков и хор девочек, так вот, когда на съемочной площадке появились эти мальчики и девочки и запели, то у нас съемочная группа зарыдала, они начали плакать все! И я понимаю, что, наверное, искусство должно трогать и так...

— Как песня называется?

— «Белая птица»... Знаешь, я верю, что искусство должно вызывать улыбку и веселье, но должно вызывать и слезы и грусть. Чтобы это было полный набор эмоций. Поэтому наш альбом, который мы сейчас готовим к выходу, кажется мне в этом отношении очень гармонично сбалансированным. Там есть пара абсолютно дурацких, разгильдяйских песен, есть несколько очень лирических песен, прямо настоящая любовная лирика, и есть несколько очень серьезных песен.

Мы делаем небольшой перерыв и пьем кофе. И вспоминаем тех, кто когда-то играл в группе, но ушел из нее по тем или иным причинам. Потом я снова включаю диктофон.

— Ты говорил о том, что многие уходили из группы, не веря в ее будущее, я сейчас вспоминаю лето 1994 года и свой разговор с Бегуновым — он тогда просто не знал, что будет дальше. А у тебя самого была вера, ты в то время уже полностью ставил на это дело?

— Наверное, стопудовой веры у меня не было, но не было и страха, что если завтра все закончится, то для меня это станет трагедией. Удивительная вещь, но я никогда этого не боялся. Я и до сих пор этого почему-то не боюсь. Естественно, что у меня нет уверенности, что это будет вечно, ведь я понимаю, что та сфера, в которой мы работаем, должна быть востребована. А то, что я песни пишу... Вот иногда еду в такси, водитель говорит, что пишет стихи, и мне их читает. Я говорю: — Хорошо, что ты стихи пишешь. При этом ты баранку крутишь, но стихи пишешь. Значит, ты достаточно романтичный человек, ты все еще переживаешь, не очерствел, не окаменел. Но, занимаясь этим профессионально, ты, конечно, должен находить слушателей. Люди должны ходить на концерты, люди должны покупать CD. Это и есть ответ: я не был уверен, но я и не боялся. Многие из тех, кто ушел, наверно, думали, что я вот здесь еще год просижу, там, в большом мире, все закончится, а тут что у меня есть еще? А у меня ничего больше нет!

— Но ЧАЙФ сейчас это бренд, который дает деньги.

— Я тоже думаю, что на данный момент ЧАЙФ — это уже такой бренд... Ведь весь шоу-бизнес, вся музыкальная сфера, как и писательская, и, наверное, любая сфера, которая связана с искусством,— это Космос. Где есть определенные центры притяжения, или, наоборот, отторжения, но важно выйти на хорошую орбиту. Хорошая орбита позволяет так или иначе двигаться достаточно уверенно и занимать правильную позицию. Как только ты понимаешь, что орбита у тебя начинает снижаться, то должен сделать очередное усилие для того, чтобы набрать заданную высоту. Писатель должен написать новую хорошую книгу, музыкант должен записать новую хорошую песню.

— Но еще меняется время и меняются требования времени. И очень часто происходит несогласование тебя самого и этого времени. Многие из наших хороших с тобой знакомых на этом и погорели.

— В этом отношении нам немножко легче, потому что мы себя достаточно комфортно воспринимаем в современных реалиях. Потому что много общаемся с молодыми людьми. У нас дети в возрасте 21— 24 лет, самый активный возраст, те, кто делает сейчас эту среду. Мы общаемся с их друзьями. Такие же молодые люди приходят на наши концерты, это основная аудитория, мы с ними общаемся.