Сергей Хоружий - Лекции по введению в синергийную антропологию (Томск, сентябрь 2007 г.)

Вот с такими установками мы действительно можем сформулировать когнитивную парадигму, которая позволит осуществить содержательные научные описания духовного опыта и духовной традиции. По таким правилам я действовал в книге «К феноменологии аскезы», и тогда удалось достаточно разобраться в строении процесса. Было выяснено, как устроена эта лествица духовного восхождения. Во всех её ступенях мы сейчас разобраться заведомо не сможем, но можно обозначить её крупные элементы. Сама практика никогда не занималась своей жёсткой регламентацией ради регламентации. В одних описаниях полное число ступеней восхождения может указываться одно, в других – другое. Но есть безусловные элементы. Достоверное существование членения лествицы на определенные крупные этапы, блоки является капитальным антропологическим фактом.

Как бы ни варьировались детали, но всегда фиксируется, что лествица, процесс восхождения к цели, включает в себя три крупных этапа. На первом этапе антропологическая работа состоит еще преимущественно в улаживании – или, если хотите, ликвидации – отношений с тем миром, который человек оставляет. Я в своих писаниях называю этот первый этап, в техницистском, системном словаре, «блок отрыва». Человеку нужно оторваться от мирской реальности для того, чтобы затем с ним мог начаться процесс действительного восхождения. В этот блок входят классические феномены религиозной жизни, известные во всех религиозных традициях, но в каждой представляющиеся по-своему. Прежде всего, любая жизнь в традиции, любое вхождение в традицию начинается с духовного события, которое называется «обращение». Это слово входит и в бытовой словарь, и приблизительно в том же смысле: мы говорим о человеке, принявшем какую-то веру, что он обратился в эту веру. Достаточно объёмная научная задача связана с изучением этого явления. Что происходит с человеком при обращении? К самым ранним разработкам на эту тему принадлежит знаменитая мифологема Платона, представленная в седьмой книге диалога «Государство», мифологема пещеры. Ситуация человека в обыденном эмпирическом существовании описывается здесь Платоном как позиция пленника, заключенного в пещере; перед его глазами – стена пещеры, а за спиной его горит огонь. Там очаг, в котором что-то сгорает, а на стене, на которую обращён взгляд пленника, движутся отблески огня, неопределенные тени, очертания, отражения. Итак, в обычной своей ситуации человек видит лишь тени и отблески. Если же он желает увидеть настоящий свет, источник всей картины, ему нужно обернуться, обратиться . Таков первый смысл метафоры пещеры, смысл очень прямой, но и очень ёмкий. Нужно обернуться и вместо отблесков начать видеть сам источник, оборотиться на источник света.

Вокруг этого дальше развивалась достаточно сложная диалектика религиозной жизни. Вслед за обращением развёртывается собственно сам духовный процесс. Религиозное сознание очень рано обнаружило, что возможны разные парадигмы, разные типы этого процесса. Античное сознание рисовало такой духовный процесс, который вслед за обращением начинает развёртываться как путь возвращения к самому себе . Человек, пройдя обращение, должен далее совершить некоторое странствие. Метафора странствия – это универсальная метафора для процесса обретения какого-то опыта, последовательного обогащения опытом. Но к чему ведёт это странствие? Для античного сознания, как все вы знаете, полный и совершенный образ странствия представлен, прежде всего, в великой поэме Гомера, название которой само стало термином и синонимом странствия, – «Одиссея». Человек в своей судьбе проходит некоторое странствие, и в результате него он возвращается на свой родной остров, на Итаку.

Но возможно и нечто другое. Возможно, что в итоге своего странствия человек не вернётся обратно, туда же, откуда он странствие начал; возможно, что он актуально станет другим. Для христианства именно такой образ странствия стал главным. Свой опыт христианство осознавало уже не в античном образе одиссеи. Подобные странствия, конечно, тоже оставались, христианская культура описывала и их, но христиане не считали, что судьба человека передаётся таким образом странствия. Духовный путь не приводит человека в исходную точку. Из того, что я раньше говорил, нам уже ясно, что искомым считается, наоборот, радикальное превращение. Достаточно рано, в тот же период синайского исихазма, исихастская лествица была уже отчетливо описана в своём полном составе. Хотя, как я говорил, опыт высших этапов детально продумывался ещё через несколько столетий, но в целом общий очерк лествицы, общие контуры её представились достаточно рано. Православная аскетика вкупе с догматикой установили уже, что финальное состояние, к которому направляется духовный путь человека, передаётся аскетическим и одновременно богословским понятием обожения , актуального соединения с Божественным бытием. Понятно, что это состояние чрезвычайно отлично от исходного состояния человека, отнюдь не обоженного. Соответственно, путь к нему – вовсе не возвращение, а, наоборот, радикальная трансформация. Конечно, и античный Одиссей вернулся не тем же, каким отправился в путь, он вернулся, по словам Мандельштама, «пространством и временем полный», что значит – достиг исполнения всех своих человеческих задатков, достиг совершенного созревания. Для античного человека целью и образом его судьбы служил путь созревания. Но теперь таким образом стало не созревание, а радикальное изменение.