Сергей Хоружий: "Братья Карамазовы" в призме исихасткой антрополгии

Итак, время Достоевского, как равно и время его главного романа – период Исихастского возрождения в России. «Исихастская жизнь» тогда составляла крупный духовный и культурный фактор в жизни русского общества, и «Братья Карамазовы» – один из главных культурных фактов, которые это доказывают. Как мы сейчас убедимся, антропокосмос романа почти целиком принадлежит к «примыкающему слою» исихастской традиции.

Мир романов Достоевского – мир человека, антропокосмос . Он начинается человеком и им исчерпывается, привычные в романном жанре дискурсы природы, авторских размышлений и прочие практически устранены, и всё художественное пространство безраздельно заполняют лишь «антропологические единицы», голоса-личности, ведущие меж собой бесконечный, принципиально незавершаемый диалог. Для нас существенны все эти голоса-личности, ибо наш замысел реконструкции антропологии «Карамазовых» в свете исихастской антропологии требует сопоставить каждую из этих «антропологических единиц» с исихастской моделью человека. Прежде чем проводить такое сопоставление, окинем взглядом весь антропокосмос романа, чтобы увидеть общий его состав и строение. Порядок обозрения определен самим романом: естественно, чтобы он отвечал порядку появления личностей-голосов на сцене, в «предисловном рассказе», как именует начальную экспозицию романа первый из его голосов,

— Рассказчик . Ведя авторский дискурс, он, как справедливо подчеркивает Бахтин [4] [4] Ср. хотя бы: «Автор – участник диалога (в сущности, на равных правах с героями)». М.М.Бахтин. 1961 г. Заметки // Он же. Собр. соч. Т.5. М., 1997. С.357. , не представляет, тем не менее, глас непреложной истины и всеведения, а является лишь одним из голосов, что Достоевский, в свою очередь, подчеркивает известным снижением его фигуры: он в высшей степени добропорядочен, дает свою оценку событиям и героям, но в то же время – слегка простоват и стеснителен; имея собственные мысли по поводу всего происходящего, он лишь изредка решается их высказывать.

— «Семейка» , протагонисты романа: Отец, Федор Павлович Карамазов , 55 лет, женатый и овдовевший дважды, имеющий одного сына от первого брака и двух – от второго, погрязший в пьянстве, разврате, «пакостях» и прозываемый шутом всеми, от себя самого до Бахтина («Образ Федора Павловича как образ шута»). Старший сын, Дмитрий, Митя, 28 лет, отставной капитан. Средний сын, Иван , 23 лет, начинающий литератор. Младший сын, Алеша , 20 лет, монастырский послушник, состоящий при старце Зосиме. Как таковой, он служит общим звеном между «семейкой» и следующей, высшей областью антропокосмоса:

— «Старцы» , представители исихастской традиции, инстанции духовного авторитета и нравственного суда. Из них в число главных голосов-личностей входит один старец Зосима , 65 лет, живущий в отдельном скиту и из всего монастыря самый прославленный духовными дарами, более всех собирающий к себе «толпы со всей России». Но есть и другие голоса-личности отцов-подвижников: Паисий , «ученый иеромонах», ближайший ученик Зосимы и его духовник, Ферапонт , «великий молчальник и постник», но при этом «противник старца Зосимы и главное – старчества». Мир традиции в романе неоднороден.

— Праведники : фигуры, крайне характерные для русской литературы и для Достоевского, в частности. В романе их представляют два персонажа из жития старца Зосимы: Маркел , брат его, и Михаил , он жеТаинственный посетитель, а также мальчик Илюша Снегирев , который, подобно Алеше, служит общим звеном между Праведниками и следующей областью антропокосмоса:

— Мальчики : особое сообщество со своим важным назначением в романе. Центр сообщества и его главный голос – он же, Илюшечка , но совершенно самостоятельную личность, крупный и в высшей степени выразительный характер являет собою Коля Красоткин , стремящийся «принести себя в жертву за правду». Протагонистов дополняют и еще детские голоса: Смуров, Карташов…

— Женщины : в антропокосмосе Достоевского женские голоса-сознания глубоко разнятся от мужских, у них особенная, своя конституция, которая их отличает от мужских голосов-сознаний и объединяет между собой, поверх всех различий, и «баб», и «дам». Вклад женских голосов в диалог «Карамазовых» львиною долей принадлежит Грушеньке и Катерине Ивановне , двум классическим образцам «женщин Достоевского». К главным героиням присоединяются поддерживающие голоса Хохлаковых, матери и дочери, Лизы-бесенка . Прочее женское присутствие незначительно и диалогически безголосо: дамы Снегиревы, Марфа Игнатьевна, в имени-отчестве которой сам автор всё путался, вплоть до окончательного текста… «Карамазовы» – не женский, а очень мужской роман, где женщина преимущественно эксплуатируется как часть мужского сознания, а страсть к ней – как пружина мужских поступков.