Сергей Хоружий - Братья Карамазовы в призме исихасткой антрополгии

Так, в немецкой «Истории русской литературы» (1886) сообщалось, что поздние романы Достоевского – «чистая психиатрия и патология»; Георг Брандес титуловал писателя «гений-эпилептик», а Макс Брод писал Кафке, что у Достоевского «слишком много душевнобольных». См.: В.В.Дудкин, К.М.Азадовский. Достоевский в Германии // Литературное наследство. Т.86. М., 1973.

Отдельные беглые замечания Бахтина говорят, что его позиция – снятие всей проблематики путем ее перевода в другую плоскость. В качестве такой плоскости может фигурировать карнавальность (ср.: «Скандалы… “истерики” и т.п. у Достоевского. Их источник – карнавальная площадь». М.М.Бахтин. 1961 г. Заметки. С.339). В другом варианте, более созвучном раннему Бахтину, в «психопатологическом дискурсе» предлагается, видимо, усматривать некую специфическую форму очищающего самовыплескивания, самораскрытия, родственную исповеди (ср.: «Скандалы, истерики и т.п. в мире Достоевского. Это не психология и не психопатология, ибо дело здесь идет о личности , а не о вещных пластах человека, о свободном самораскрытии, а не о заочном объектном анализе овеществленного человека». Там же. С.354. Курс. автора). Критическое предостережение против того, чтобы находить в поэтике романа «объектный анализ овеществленного человека» справедливо и ценно; однако на практике ни в какой другой плоскости обсуждаемая проблематика Бахтиным развернута не была, а оба указанных пути, на мой взгляд, несостоятельны.

Сравнение систем поэтики Достоевского и Джойса бегло проведено в моей книге: С.С.Хоружий. ”Улисс” в русском зеркале. М., 1994 (Эпизод 16). См. также мой комментарий к «Улиссу» Джойса, прежде всего, к эп. 16, 17 (Дж.Джойс. Улисс. СПб., 2004. С.805-817).