Стивен Иссерлис - Всякие диковины про Баха и Бетховена

Надеюсь, что этого никогда не случится, но если бы, гуляя по берегу моря, я нашёл таинственную бутылку, заткнутую старой пробкой, и неосмотрительно открыл эту пробку, а из бутылки вылетел бы джинн, который, вместо того чтобы поблагодарить меня за освобождение из бутылки, где он томился в темноте и неподвижности, и избавление от судорог, прорычал бы: «Предоставляю тебе выбор: до конца жизни ты сможешь слушать музыку только одного композитора. Ну, выбирай!» Что бы я сказал?

Ну, прежде всего я бы заметил — конечно, очень вежливо (наверное, я старомоден, но я предпочитаю быть как можно более вежливым со свирепыми зелёными чудовищами, зловеще нависающими у меня над головой), — что большинство джиннов, высвобожденных из бутылки, как правило, любезно предлагают исполнить три заветных желания, а не ставят перед единственным выбором, который навсегда лишил бы меня возможности слушать музыку десятков моих любимых композиторов. Может быть, джинн тут же покраснел бы от стыда, прикусил зелёную губу и промямлил: «Ой! Извините, хозяин. Ошибка вышла, оговорился. Загадывайте всё что хотите, три, нет, четыре раза — один раз в отместку за мою глупость». С другой стороны, может, он бы ничего такого не сказал. Может, он прорычал бы: «Я сказал — один композитор, значит, один! И не вздумай спорить, или я запихну в бутылку тебя !» Тут уж мне пришлось бы поскорее ответить: «Хорошо, о не слишком благородный джинн! Если я должен выбрать одного композитора на всю жизнь, пусть это будет Иоганн Себастьян Бах».

А теперь предположим, что джинн исчез (тут я бы с облегчением вздохнул — по-моему, крайне необаятельный субъект), а на его месте оказались вы . Вы не парите у меня над головой, а встали прямо передо мной, демонстративно скрестили руки и сказали: «Да? И чем же он так велик, этот Иоганн Себастьян Бах? И каким он был?» Что бы я ответил? Вероятно, я бы слегка замешкался с ответом, изучая свои ботинки, а потом, наверное, сказал бы так: «Его величие в его музыке — она была да и остается абсолютно гениальной! Каждая нота, которую он когда-либо сочинил, звучит совершенно правильно! Он писал самую грустную, самую весёлую, самую красивую, самую волнующую музыку на свете...» — «Хорошо, — прервёте меня вы (что довольно грубо, ну да ладно, ладно — знаю, что я иногда становлюсь занудой), — но каким он был?» — «О! — сказал бы я, осторожно подбирая слова. — Я рад, что вы спросили меня об этом. Вообще-то, не очень-то я и рад. Ладно, скажу честно, совсем не рад. Видите ли, своим вопросом вы поставили меня в тупик, потому что на самом деле мы не знаем, каким он был». И это сущая правда. Мы знаем о Бахе только то, что он был преуспевающим музыкантом, был завален работой: играл в церкви на органе, давал концерты, писал музыку для принцев, герцогов и местных аристократов, давал уроки юным музыкантам и так далее — как множество других профессиональных музыкантов в Германии того времени. Мы даже не знаем, осознавал ли он свою гениальность! (Мне кажется, что осознавал, даже если и не признавался в этом.)

Во всяком случае, мы примерно знаем, как он выглядел, — сохранился один портрет Баха, написанный, когда ему было лет шестьдесят. Выглядит он на портрете довольно свирепым — совсем не таким, как его мудрая, добрая музыка. Он хмурится на нас с портрета, будто советует пойти и послушать его музыку, раз уж мы так хотим узнать, каким он был! На нём огромный белый завитой парик. (Спорю, что под этим париком у него лысина. Лысый Бах.) И он, как бы это сказать, полноватый… дородный… упитанный. Ладно, сдаюсь, он довольно толстый, раз уж вы настаиваете. Бах, несомненно, любил выпить и закусить. Если друзья хотели его задобрить, они посылали ему добрый кусок мяса или же добрую бутылку бренди или вина. В молодости он однажды получил часть годового жалованья пивом! А когда он запирался у себя в комнате и сочинял музыку, то частенько прихватывал с собой бутылку бренди. И как у него вообще хватало ясности ума, чтобы сочинять? А вот, наверное, хватало.

Пожалуй, ещё больше, чем еду и напитки, Бах любил свою семью. Он родился в одной из самых музыкальных семей на свете. Его прапрадедушка Фейт Бах был пекарем и не мог жить без своей цитры — это старинная разновидность гитары. Он брал её с собой в пекарню и играл сколько душе угодно, пока мололи зерно. Два сына Фейта Баха подхватили «музыкальный вирус» и передали его своим детям, а те — своим и так далее. За последующие пятьдесят лет более семидесяти пяти Бахов стали профессиональными музыкантами, из них больше пятидесяти носили имя Иоганн (а некоторых звали довольно странно: Мармадук). В тех краях, где жили большинство Бахов, их фамилия стала синонимом слова «музыкант»!