Георг Лукач - Место Пушкина в мировой литературе

Ясно, что вопрос правильной пропорции, уравновешенности отнюдь не является только вопросом художественного изображения; писатель лишь в том случае может верно уловить эти пропорции, если — как мы уже показали выше — способен точно «взвесить» их, выявляя тенденции их движения к будущему, в человеческом развитии общества своей эпохи. Ибо этот способ изображения, именно вследствие его непосредственной пластичности, сразу вскрывает любое искажение; в то время как в модерном, аналитическом художественном подходе искажение или ложное толкование гармонических пропорций человеческого развития остается — пусть на время — скрытым.

Таким образом, художественный метод Пушкина еще не затронут той проблематикой, которая представляет собой один из самых весомых комплексов модерного искусства. Если воспользоваться сравнением из области музыки, Пушкин идет по пути Моцарта, а не Вагнера; и уж ни в коем случае не по пути послевагнеровской музыки.

Возьмем хотя бы «Бориса Годунова». По-шекспировски многопланово изображая историческую действительность, Пушкин показывает здесь, как в муках рождается, в условиях распадающегося феодализма, русский абсолютизм. Мы выделим здесь лишь один момент построения Пушкиным его произведения: чтобы осветить его композиционные принципы. Пушкин среди прочего показывает в драме, что процесс этот — вследствие того, что народ в то время не был еще способен играть активную роль в руководстве и преобразований общества, — ведет к искажениям и уродствам как в высших, так и в низших слоях общества. Мотив этот в драме получает выражение как непосредственно видимый результат, как фактор движения действия. Однако на передний план этот мотив выходит лишь в двух, качественно различающихся по тону и по характеру сценах. Старый монах Пимен покидает суетный мир и становится летописцем, чтобы остаться человеком. Лжедмитрий, как и прочие действующие лица, становится жертвой исторической необходимости. Не раз он пытается сломать барьер этой необходимости, чтобы, вопреки своей исторической роли, которая уродует его человеческое «я», остаться человеком. Он пытается раскрыть себя, такого, каков он есть, Марине — единственному человеку, которого он любит. Однако та стремится лишь к трону и именно потому высокомерно отвергает его чувства. Дмитрию же только в том случае дано достигнуть поставленных им перед собой честолюбивых целей, если он будет и дальше играть начатую комедию, нагромождая ложь, не оставляя себе выхода из нее, — и окончательно потеряет себя как человека во взятой им роли. Так беспощадная логика драматического конфликта вынуждает его окончательно и бесповоротно стать лицемером, завершает искажение в нем человеческого начала.

Две эти важные сцены придают своеобразное освещение всем остальным эпизодам драмы, причем Пушкину совсем нет необходимости отягощать произведение этим мотивом, сообщать излишнюю полифоничность прочим явлениям, прочим историческим моментам; которые предстают перед нами в обычном для поэта лаконичном и пластичном виде. Потому-то все эти мотивы и достигают художественней полноты и целостности — причем каждый своим, качественно отличающимся от других путем. Потому и драма в целом получается более яркой, полифоничной, чем произведения модерных писателей; главные причины этого — лаконизм, краткость, непосредственность, простота, пластичность.

Поэтому пушкинские произведения, если взять их в целом, никогда не бывают столь же гомогенно просты, как произведения академического классицизма; но в то же время они и не столь гомогенно полифоничны, как это стало обычным в буржуазной литературе. Значит, они и в художественном плане не, распадаются на элементы, тянущие произведение в разные стороны, как это имеет место в значительной части модерной литературы. В произведениях Пушкина, от самого маленького стихотворения до драмы или романа, любая мелкая деталь обретает многоцветность и пластичность лишь через идею произведений в целом.

Конечно, без композиции не было бы и художественного произведения, и никто не станет отрицать, что великие критические реалисты XIX века тоже придавали большое значение композиции своих произведений. Но лишь указанные выше факторы способны обеспечить ту легкость, с которой отдельные части и детали как бы сами, без натянутости, без всяких специальных разъяснений и аналитических подробностей, сливаются в целостный ансамбль. Эти факторы объясняют и то, как находящиеся в резком противоречии друг с другом элементы в конечном счете оказываются объединенными общей духовной и художественной атмосферой, источником которой является непосредственность изображения. Все это составляет характерную особенность только пушкинского творчества. В связи с этим следует упомянуть еще один важный момент, В каждом своем произведении Пушкин заново создает художественную форму. Ведь многие выдающиеся модерные реалисты, в тесной связи с описанным выше принципом полифоничности, поступают как раз наоборот: они заранее конструируют общую форму для своих драм, романов, стихов и т. д. (в лучшем случае — для произведений одного данного периода); что же касается изображаемого жизненного материала, они выдвигают на первый план принцип полифоничного единства, которое, по их мнению, возникает в результате анализа. Такой, способ изображения даже у больших писателей неизбежно порождает известную манерность; вспомним хотя бы Гейне, который в полной мере сознавал эту опасность, угрожающую его стилистическим решениям.