Георг Лукач - Место Пушкина в мировой литературе

Однако эти произведения, вследствие общественной отсталости тогдашней Венгрии, не могли, естественно, стать романами.

Легко и свободно парящий стих, искреннее лирическое выражение самых субъективных чувств не наносят ни малейшего ущерба классической пластичности образов и ситуаций «Евгения Онегина». Напротив, именно благодаря этим особенностям и достигается та емкая лаконичность отдельных моментов, о которой говорилось выше. Каждый образ очерчен четко и ясно, но, если взглянуть на роман в целом, мы увидим, что Пушкин изображает лишь некоторые, действительно важные ключевые ситуации в жизни своих героев, причем изображает их максимально сжато, ограничиваясь самыми необходимыми моментами. Не случайно важнейшие повороты в жизни и Онегина, и Татьяны находят выражение в письмах.

Таким образом, «Евгений Онегин», с точки зрения основных принципов его построения, представляет собой не просто роман в ряду других романов, но один из самых типичных романов XIX века, содержащий в себе и драматические элементы (ср. романы Вальтера Скотта, Бальзака и т. д.). Этот драматизм, подаваемый очень экономно, никогда не становится, однако, лишь сухой, формальной рамкой, как у стольких других писателей, которые пытаются перенять изящный, элегантный стиль старой прозы. И тем более нельзя сказать, что роман этот захлебывается в лиризме (который сопровождает, комментирует, овевает повествование), как это часто происходит у Байрона и особенно у его последователей. Напротив, лирическая стихия — с элементами иронии и самоиронии в ней — придает образам, ситуациям, сценам мягкие, прозрачные и тем не менее четкие контуры. Пушкин прекрасно знал, что человека его эпохи уже невозможно охарактеризовать, ввести в действие, лишь указав его ранг, классовую принадлежность (как это возможно было начиная с эпохи Ренессанса вплоть до эпохи Просвещения). Пушкинская лирика, граничащая с иронией, освещает так много конкретных социальных моментов, помогает так наглядно увидеть индивидуальные и типичные черты героев, переплетение событий и ситуаций, иллюстрирующих направление общественного и человеческого развития, что именно она, лирика, как это ни парадоксально, создает у Пушкина базу для эпической объективности и для изображения тотальности и потому, совершенно неповторимым образом, преодолевает в конечном счете прозаичность современной жизни, творит прекрасное из отражения реальной действительности.

Пушкин здесь — и не только здесь — поднимается над гетевской дилеммой («Вильгельм Мейстер» или «Герман и Доротея»).

Все это, однако, осуществляется не только в плоскости художественней формы, но и в сфере человеческого содержания пушкинской поэзии. Гете, пожалуй, был величайшим мастером после Шекспира в изображении женщины, в создании женских образов. Но у него мы чаще всего встречаем два крайних типа: простолюдинок с сильными и простыми чувствами (Гретхен, Клерхен, Доротея, Филина) и умных, образованных, духовно и нравственно совершенных женщин, которые представляют истинную тотальность, высокую форму морали, не оторванной от сознания (герцогиня Леонора, Натали). Женщины этой второй группы иногда, как того и следует ожидать по логике вещей, являются малокровными, далекими от жизни существами; изображение касается лишь их духовного и нравственного облика, а потому их образы нередко получаются бледными, размытыми.

Татьяна, героиня «Евгения Онегина», не похожа ни на одну из этих крайностей. Присущее ей чувство собственного достоинства, благородство, глубина духовной жизни, тонкость и точность ее нравственного чутья — все это объясняется ее связью с народом, неотделимостью ее судьбы от народной жизни. Прав был Белинский, когда он защищал народность Пушкина от поверхностных нападок, прячущихся под маской любви к простонародью <���…>

Охарактеризованные здесь сложные взаимосвязи, в которых не могут быть выделены отдельно ни социально-исторические, ни художественные моменты, и делают Пушкина (опять воспользуемся выражением Белинского) поэтом с «артистической натурой». Еще при жизни Пушкина в русской литературе начинается новый, гоголевский этап. Как известно, Гейне назвал смерть Гете концом «художественного периода» в немецкой литературе, и этот вывод не случаен, он обусловлен социально-исторически, будучи связанным с определенным рубежом всемирной истории.

1 Статья Лукача взята из сборника «Vilagirodalom» (Budapest. Gondolat, 1970. I.kot), где помечена 1952 годом, но появилась она впервые в 3-м издании сборника «Великие русские реалисты» (1951). Печатается с сокращением. Перевод с венгерского Ю. Гусева.