Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века

Все перечисленное продавалось в ларях. Но не менее обширна была торговля и с рук. Чего тут только не продавалось! Предлагалось все: и воздушные шары, и обезьянки на булавке, и воздушные свистульки, и тещин язык, и черти в стеклянных трубочках (американский житель), и расстегаи (бумажные мячи на резинке) [163] . Весь этот товар предлагался с шутками и прибаутками в рифму.

Продавались и бумажные цветы, которые тогда пользовались спросом и создавали уют в мещанских квартирах.

Большая торговля велась, конечно, и вербой. Это первое растение, которое появлялось в наших краях ранней весной. Вербой украшали жилище, помещая ее у икон [164] . С вербой шли на богослужение в Вербную субботу.

Кто же был посетителем Вербы? Безошибочно можно сказать, что на 80 процентов посетителями Вербы была учащаяся молодежь, начиная с приготовишек, до последних классов включительно. Встречались, конечно, и молодые студенты.

Днем, в свободное от хозяйства время, приходили сюда и молодые домашние хозяйки. По окончании служебного дня вливался поток чиновников и служащих частных учреждений: банков, страховых обществ, правлений разных акционерных предприятий. Рабочий класс на Вербе встречался редко.

Поскольку подавляющее большинство посетителей состояло из учащейся молодежи, она задавала тон всей Вербе. Шум звонких голосов, веселый смех, громкое зазывание покупателей продавцами, расхваливание товара с шутками и прибаутками, — все это вливалось в общий шум со свистульками, с трескотней и свистом тещиного языка и других шумовых развлечений.

Молодежь широко пользовалась конфетти и серпантином, которыми молодые люди щедро осыпали девушек, а последние смеялись и визжали, обороняясь от нападающих.

Сравнивая два гулянья — балаганы и Вербу, следует отметить, что по характеру своему они были различны. Если первое можно было назвать народным, то второе носило следы обособленности от народа. И контингент посетителей тоже был различный. Если в первом случае участие в веселье принимал народ, по преимуществу рабочий класс, то во втором — преобладала прослойка интеллигентной среды.

С окончанием Вербной недели Петербург опять погружался в унылую великопостную атмосферу, еще более суровую, чем были первая и четвертая. Эта неделя называлась Страстная неделя, или Страстная седмица.

За три дня до Пасхи был Великий четверг. В этот четверг вечером в храмах читались двенадцать Евангелий [165] . Присутствовавшие в храмах слушали их с зажженными свечами. По окончании богослужения, все молящиеся старались донести огонек до дома. И вот можно было наблюдать на всех улицах, где были храмы, вереницы людей, идущих с огоньками, тщательно оберегая их от дуновения ветра. Любопытное зрелище!

Приближение праздника Пасхи чувствовалось уже с пятницы. В город завозилось много продуктов, необходимых для приготовления пасхального стола. У хозяек было много заботы. Рынки и магазины были полны. В пятницу вечером все хозяйки были прикованы к плите: пекли куличи, варили пасху и творожной массой заполняли форму (песочницу), запекали окорока, варили и красили яйца. Заготовки велись в таких масштабах, что хозяйкам одним справиться было трудно и тогда к этому делу привлекались все члены семьи. Мужчины были заняты заготовкой вина и водки. Одним словом, никто сложа руки не сидел, всем хватало дела. Все эти хлопоты и заботы в какой-то мере напоминают хлопоты и заботы в наше время перед майскими и октябрьскими праздниками.

Праздник Пасхи начинался с субботы на воскресенье богослужением, которое называлось Пасхальная утреня. С одиннадцати часов вечера толпы народа шли по улицам к храмам. Особенно большие тучи народа направлялись к таким большим храмам, как Исаакиевский, Казанский, Троицкий соборы и Александро-Невская лавра. На улицах была праздничная иллюминация. Надо сказать, что эта иллюминация имела очень жалкий вид. Между тротуарами и мостовой на высоте двух метров была протянута проволока, на которой на расстоянии от полутора до двух метров висели шестигранные фонарики с цветными стеклами. На тротуаре же стояли плошки с маслом и фитилем, который нещадно коптил [166] . Одно можно было сказать про такую иллюминацию: красоты мало, а копоти много.

Исключительно эффектное зрелище можно было наблюдать на площади Исаакиевского собора. Урны по углам крыши Исаакиевского собора, которые поддерживаются коленопреклоненными ангелами, заполнялись чем-то горючим и к началу богослужения зажигались [167] . Языки пламени освещали площадь. Площади придавался праздничный, торжественный вид. Ко всему этому надо добавить, что огромная толпа народа стояла на площади перед собором, так как собор всех не вмещал, с зажженными свечами.