Пьер Шоню - Цивилизация классической Европы

В реальном управлении провинциями существовала еще большая неоднородность. Периферия (около 200 тыс. кв. км) противостоит центру, парижскому бассейну в широком смысле, древнейшему королевскому домену. Не говоря о границах, заметим, что два епископства (Верден, Туль) и Мец (город, к которому в 1632 году присоединилось епископство Мец) — территории империи, захваченные после 1552 года, но пребывавшие в неопределенном состоянии до 1648 года, имели очевидно особое положение, но даже внутри королевства оставалось обширное поле для упорной деятельности. Например, Шароле в Бургундии. Его судьба была парадоксальным образом связана с графством Бургундским, «испанским» Франш-Конте до 1678 года. Приобретенное в 1477 году, переуступленное в 1493-м, Шароле имело в качестве сеньора короля Испании, а в качестве суверена — короля Франции. В 1561 году жалобы на месте рассматривал королевский бальи. С 1561 по 1678 год королевская администрация постепенно заменяет администрацию сеньориальную. Нимвегенский договор в отношении Шароле скорее закрепил существующую тенденцию, чем создал новую ситуацию. Его юридическими антиподами, если угодно, являлись жители Домба на восточном берегу Соны. Этот небольшой кусок домена коннетабля Бурбонского, конфискованный в 1523 году, был головоломкой для юристов, рассматривавших его по преимуществу как аллод, суверенный принципат, государем которого являлся король Франции. Ни единой жалобы жителей Домба не выходит за пределы местного парламента и суверенного совета Домба. Надо ли удивляться бретонской обособленности, которая оставалась почти неприкосновенной до 1689 года, до момента водворения в Ренне интенданта — на полвека позже, чем по всему остальному королевству, — благодаря сильным антианглийским настроениям в войне с Аугсбургской лигой? Надо ли удивляться обособленности Дофине и Прованса (Дофине и Прованс находились за пределами старой средневековой границы, теоретической, так сказать, границы королевства), обособленности лангедокской, поддерживаемой парламентом Тулузской лиги, Генеральными штатами, языком, введением гражданского права и значительным протестантским меньшинством? Можно понять тревогу и страх Лангедока, когда несносный Гастон Орлеанский в 1632 году вовлек в заговор на самых границах Испании Монморанси, крестника Генриха IV, первого барона королевства и правителя этой непростой провинции. Однако же Лангедок с XIII века был в основном подчинен королевскому домену.

Но в начале XVII века еще в течение нескольких десятилетий продолжают существовать некоторые пережитки прав крупных феодалов. Домены Вандомского рода (Вандомуа, Конде, Энгиен) были возвращены в 1607 году. Как и домены Альбре. Но Беарн-Наварра была связана с Францией только личной унией вплоть до 1620 года, и ее обособленность отражалась в королевской титулатуре до 1791 года. До 1620 года в Беарне, население которого на 95 % было католическим, а знать протестантской, достояние средневековой церкви оставалось в руках реформатской церкви. Потребуется война для устранения такой аномалии, следствия присоединения Альбре к Реформации в XVI веке. Графство Овернское (не путать с одноименным герцогством, столицей которого был Риом, ось владений предателя, коннетабля Бурбонского) до 1589 года оставалось унаследованной от мужа долей Екатерины. Вот что, вкупе с трудностями рельефа, вероятно, объясняет проблемы присоединения Оверни в первые годы правления Людовика XIV, несмотря на все усердие администрации Кольбера.

Среди немногочисленных сопротивлявшихся в XVII веке присоединению к Франции — Седан и Буйон на ненадежной северо-северо-восточной границе, в виду главной тыловой базы испанского военного могущества; в Центральном массиве — графство Божоле в Монпансье и огромное виконтство Тюренн, наполовину в Керси, наполовину в Лимузене, глава которого, лучший французский полководец XVII века, был почти до самой смерти протестантом и какое-то время фрондером; и особенно Ниверне, графы, а впоследствии герцоги которого сохраняли вплоть до начала века огромную власть. Герцог Неверский издавал ордонансы; его именем вершилось все правосудие; герцог назначал на должности, взимал налоги, командовал во время войны собственным, занимающим особое положение в рядах французской армии контингентом, председательствовал в Генеральных штатах.

В 1670 году, а тем более в 1690-м этих опасных пережитков феодальной раздробленности государства уже практически не осталось. Восемнадцать генералитетов, или финансовых округов (они покрывают две трети королевства; хронологически последний — Алансон, созданный за счет Руана и Кана в 1634 году), продолжают, конечно, противостоять штатным округам, в основном периферии: Бретань, Фландрия, Артуа, Лотарингия, Эльзас, Бургундия, Франш-Конте, Лангедок, Дофине, Прованс, вся пиренейская зона, Беарн и, позднее, Корсика. Но эта оппозиция сама по себе отчасти утратила смысл. В целом структура штатов — не обязательно отвечает нормальному и бесперебойному функционированию провинциальных штатов, старой институции, сильной почти везде в Европе вне Франции, — включает в себя презумпцию наименьшего фискального гнета. Надо ли нюансировать далее? Нормандия, бесспорно, была обложена дополнительным налогом, и это местное увеличение налога способствовало ее вытеснению из богатой Франции, к которой она принадлежала в XVI веке, в сектор Франции, менее богатой в XVIII веке. Эльзас, Лотарингия, Фландрия фактически подвергались меньшему налогообложению. Это способствовало увеличению втрое эльзасского населения в XVIII веке, углублению связи этой германской провинции с французским отечеством. А вот низкое налогообложение Бретани и Лангедока всего лишь отражает действительную их бедность. Что касается штатного округа Бургундия, то он разделял с финансово-податным округом, иначе говоря, финансовым округом Нормандия печальную привилегию фискального сверхобложения.