Шалва Амонашвили - В Чаше Ребёнка сияет зародыш зерна Культуры

Редко бывает, когда взрослые догадываются о протянутой с Небес детской водящей руке и хватаются за неё обеими руками. И какое бывает тогда торжество Культуры.

Обычно же взрослые, находясь в плену своего эгоизма и самости, поддаваясь раздражению и гневу, отвергают небесную детскую руку помощи, и тогда рушится вся педагогика, рвётся связь между Небом и Землёю.

Культура страдает, стыдится невежества взрослых.

А закон неумолим: Культура воспитывается Культурой.

Дорогие Коллеги!

Сможем ли мы с Вами объять необъятное?

Таким необъятным является воспитание Культуры.

Наши старания не приведут нас к знаменательному успеху, но попытка будет благородная. Даже ошибки, которые мы можем допустить в этом поиске, будут благословенны.

Это потому, что мы открываем врата.

Нам нужно будет, как пчёлам, собирать каждую крупицу опыта и складывать образование как очаг Культуры.

Может быть, стоит высекать на наших щитах закон:

Культура есть

Сущность,

Дух,

Смысл,

Причина,

Истина,

Свет,

Путь воспитания и образования.

Как же мне самому помогали, как меня воспитывали и образовывали? Как получилось, что явления моей жизни слагались и до сих пор слагаются то в одном, то в другом фокусе, и каждый раз получаю импульсы, которые, как я полагаю, двигают мою Культуру?

Думаете, я обнаруживал эти импульсы и мог назвать, когда, что и как происходило?

Нет, раньше этого не было, и сейчас тоже с трудом их улавливаю. Мой духовный опыт не может опровергнуть закон, который определил Мудрец:

«Овладение Культурой происходит незамечено».

Может быть, педагогика воспитания Культуры тоже должна быть такая прозрачная, незамечаемая, тонкая, идущая от сердца, от чувствознания? Может быть, она должна быть скорее импульсивной, когда вовсе и не думаешь, что занят воспитанием Культуры, а последствия получаются именно такие?

Эти суждения ведут нас к выводу о том, что естественное и истинное воспитание происходит тогда, когда и воспитатель не думает, что воспитывает, и воспитанник не чувствует, что его воспитывают, но этот процесс всё же свершается.

Во всяком случае, моя бабушка, я точно знаю, совсем не думала о каком-либо воспитании, когда по вечерам, перед сном, усаживалась у моей кровати и начинала читать молитву. Я смеялся и говорил: «Бабушка, а где Бог? Нет Бога!» А она отвечала мне без возмущения: «Не говори так, сынок, Бог есть!». И продолжала нашёптывать молитву. А молитва была такая: что я её помню до сих пор и порой сам нашёптываю её своим внукам.

Ляжешь и заснёшь,

Перекрестишься.

Девять икон с девятью ангелами

Справа от тебя упокоятся.

Благословляют тебя

Крест и Распятый на Кресте.

Пусть Святой Георгий

Сразит сатану и искусителя.

Кто или что тебя напугало:

Прохожий,

Собачий лай,

Вой волка

Иль искуситель?

Пусть гнев Святого Георгия

Обрушится на них всех.

Не бойся, сердце,

Вернись в своё гнездо.

Бог мой Всемогущий,

Храни моего внука

Под Своим покровом,

Дай ему сон и спокойствие,

Господи!

Бабушка оберегала меня от злых сил, трижды повторяя молитву.

Были ли молитвы бабушки явлениями в моей жизни?

Конечно, были, они такими и остались до сих пор.

В чём я улавливаю смысл фокусирования явлений в моей жизни?

Может быть, в том, что бабушка любила меня, а мне нравился её шёпот перед сном?

Этот жизненный фокус был неведом нам обоим.

А потом, спустя десятилетия, в нём слились, как мне представляется, и другие явления, что незаметно для меня приближало мою душу к вере. Но эта была не та вера, которую якобы привили мне в раннем детстве при крещении, а вера сознательная, та вера, которая есть часть Культуры. Только не спрашивайте, пожалуйста, меня, когда именно я осознал в себе веру, ибо мне кажется теперь, что она была во мне всегда.

Объяснил ли я этим рассказом что-либо в связи с воспитанием Культуры?

В военный госпиталь приехал ансамбль песни и пляски сельской школы, чтобы подбодрить раненых.

«Ааа — са… оо — па…» — кричал бодро самый маленький танцор. И так как не все раненые могли встать и выйти в коридор, где проходил концерт, мальчик в папахе вбежал в палату, кружась и размахивая кинжалом. И, воткнув кинжал в пол, сорвав с головы папаху, бросился на колени перед недвижно лежавшим солдатом. Потом встал и низко ему поклонился. Тот посмотрел на мальчика заворожено, пальцем подозвал к себе. В глазах у него были слёзы. Он взял руку мальчика и вложил в неё кусок сахара.