Шалва Амонашвили - Баллада о воспитании

А вот что говорят нам старцы Епифаний и Порфирий. Старец Епифаний:

«Больше говорите Богу о ваших детях,

чем детям о Боге.

Душа юного жаждет свободы.

Поэтому он с трудом принимает разнообразные советы.

Вместо того чтобы постоянно давать ему советы

и порицать за любую мелочь, возложи это

на Христа, Богородицу

и на святых и проси Их образумить его».

Старец Порфирий:

«Не дави на своих детей.

То, что ты хочешь им сказать,

говори с молитвой.

Дети не слышат ушами.

Только когда приходит божественная благодать и

просвещение их,

они слышат, что мы хотим им сказать.

Когда хочешь что-нибудь сказать своим детям,

скажи это Богородице, и Она всё устроит».

Вопрос Нинцы:

— Вы сказали об образах дедушки и бабушки. Может быть, расскажете об образах отца и матери?

Образ отца до сих пор влияет на мою жизнь.

Он погиб на фронте в Крыму, когда ему было 36 лет.

Он был рабочим типографии, делал набор книг, издавал газеты.

Имел сложное детство и сбежал от отца деспота из деревни. Стал членом партии и искренне верил в новую жизнь. До начала войны повредил себе правую руку под прессом и не мог сгибать пальцы. Но в первые же дни войны пошёл добровольцем, умудрившись скрыть от медкомиссии свою инвалидность. В 1942 году его направили на фронт в Крым, где и погиб.

Я любил отца. После школы шёл прямо к нему на работу, мы вместе обедали в рабочей столовой, там я готовил уроки, а его сослуживцы дружили со мной и баловали меня.

Однажды, — было мне тогда пять или шесть лет, — я скрутил бумагу как папироску, прикурил спичкой и начал выпускать дым изо рта.

— Пап, смотри, как я курю! — сказал я отцу и продемонстрировал ему своё умение.

Отец сам не курил.

Он посмотрел на меня очень строго и приказным тоном произнёс:

— Брось сейчас же!

Я понял, что сделал что-то плохое.

Прошло четыре года. Как обычно, после школы я прибежал к отцу на работу. Я застал его в своём кабинете. В тот день с одним рабочим произошла какая-то беда, и он был встревожен.

— Пап, пойдём обедать! — сказал я.

— Да, пойдём, но сначала закрой дверь на ключ, чтоб никто нам не помешал. Я хочу поговорить с тобой!

Таким серьёзным тоном отец раньше не говорил со мной. Я закрыл дверь.

— Сядь рядом со мной!

Я сел. Он молчал.

— Пап, что ты хотел мне сказать?

Я чувствовал важность этого разговора, хотя такое было впервые.

— Тебе уже девять лет, ты у меня взрослый и, надеюсь, выполнишь мою просьбу.

— Какую? — спросил я.

— Вот какую: никогда, никогда в своей долгой жизни не занимайся курением табака!

— Я не курю!

— Да, сейчас не куришь… Но не делай этого никогда, никогда в жизни. Вот о чём я тебя прошу. Ну, как?

— Я выполню твою просьбу! — ответил я с жаром.

— Смотри мне в глаза, сынок… Я больше об этом говорить тебе не буду. Ты же мужчина и даёшь мне слово!

— Хорошо, пап!

— Нет, скажи, какое мне даёшь слово не как маленький, а как мужчина!

— Никогда не курить табак!

— Никогда… Не говори о нашем разговоре никому. Пусть это будет нашей тайной!

— Хорошо!

И отец свершил то, что мгновенно сделало меня человеком слова.

— Дай мне пожать тебе руку, как моему другу, который умеет держать слово!

Это было рукопожатие двух взрослых мужчин. Шли годы.

Отец погиб. Я стал старшеклассником.

В школьных туалетах многие мои одноклассники становились курящими.

— Давай тоже… — предлагали они мне папиросу. Я сдержал данное отцу слово.

Стал студентом. Видел, что почти все студенты-первокурсники курят. Соблазн был большой, чуть было тоже не взялся на это дело.

Образ отца спас меня.

Я влюбился. Опять попытался курить, чтобы девушке показать свою мужскую волю. Ей нравились мои сигареты. Но образ отца заставил меня образумиться, и я бросил эту затею.

Так я помог своему сыну бросить курить.

Так я помогаю многим другим отказаться от курения.

Образ отца — его преданность партии и его искренняя вера в новую коммунистическую жизнь — помог мне принять весьма сложное и важное для себя решение. Это было в 1990 году, когда я был членом Верховного Совета СССР. На заседании Совета был поставлен вопрос об упразднении шестого пункта Конституции, который закреплял верховную власть партии. Решалась судьба страны: идти путём диктатуры или путём свободы. Мои коллеги, сидящие рядом, уговаривали меня проголосовать за сохранение этого пункта Конституции. Они даже шантажировали меня тем, что партия наберёт ещё силы и это будет опасно для меня. Но я закрыл глаза и призвал образ отца. «Как мне быть, отец? — спрашивал я у него. — Твои ожидания не оправдались, партия не даёт людям свободно мыслить. Мою гуманную педагогику называют буржуазной. Новую жизнь, которую ты хотел утвердить для меня и для народа, эта партия не построит никогда. Как мне быть, отец, за что голосовать (нажать палец): за то, чтобы сохранить конституционную власть партии, или за то, чтобы лишить её этой власти? Скажи мне, отец!» Это были духовные муки. И я почувствовал ответ отца. Он был примерно таким: «Я действовал по вере и был прав. Действуй по своей вере и тоже будешь прав». Я проголосовал за упразднение пресловутого шестого пункта Конституции авторитарного государства.