Валерий Мильдон - Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

Неожиданное (из совсем иной области полученное) свидетельство в пользу изложенных умонастроений, а в более узком значении, ощущений Циолковского дает Н. А. Бердяев в небольшом очерке о Пикассо (1914):

«Новое творчество будет уже иным, оно не будет уже пресекаться притяжением и тяжестью этого мира» [19] Бердяев Н. Л. К ризис искусства. М., 1918. С. 35. Репринт 1990. .

Оставляю в стороне суждения о правоте или неправоте оценки. Важно, что у разных людей в России приблизительно в одну пору совпадают ощущения: тяжесть непереносима, от нее страстно хотят избавиться. Любовь к среде без тяжести — давняя в нашей беллетристике. В. Левшин в романе «Новейшее путешествие» (1784), описывая воздушные перемещения героя, подчеркивает тяжесть и ее преодоление:

«Перо доставит нам способ сделать орудие, удобное взносить нас выше нашей атмосферы». «Никакая комета не может притянуть к себе землю нашу: ибо оные так же свои имеют, и равно как все миры плавают в своих кругах по путям…» [20] Взгляд сквозь столетия… М., 1977. С. 71, 75. .

Позже Лермонтов «повторит» земную лексику в описании другого места:

Герой В. Левшина, подлетая Луне, наблюдает похожую картину:

«Уже различает он сначала леса, потом видит блестящие кровли зданий. "О небо! не сплю ли я? — вопиет Нарсим<���…>— Луна населена! Вот города… деревни!<���…> Вот пахарь, чредящий свою землю…. Се пастухи с стадами!.. Кажется, что златый век здесь господствует… Тут‑то истинный престол весны, тут‑то истинный род жизни…"» [21] Там же. С. 76.

Луна — это земля, как ни погляди, а золотой век — непременно весна (либо лето), цветы, мягкий воздух. Русское утопическое воображение хочет избавиться от условий земных, но не может с ними расстаться: поэтому их надо исправить. Так позднее родится мысль, что одна из причин неблагополучия — дурной климат, внешние условия. Сперва Базаров Тургенева скажет: «Исправьте общество, и человек исправится». Чернышевский почти дословно повторит эту формулу. А там возникнет проект (Н. Ф. Федорова) исправить климат: тогда исправится общество, следовательно, человек.

Раздираемый противоречиями, которых он не в состоянии решить, герой литературной утопии мчится вон с земли, от ее страшной тяжести, туда, где тяжести нет и он может передвигаться свободно. Почти так и почти об этом скажет персонаж «Земли Безглавцев» В. К. Кюхельбекера: «Перелетев в беспамятстве за пределы, где еще действует ее (земли. — В. М.) притяжение…» [22] Там же. С. 124. . Но при этом герой воспроизводит на новом месте условия, толкнувшие к бегству. Противоречие неразрешимо, и герой мечется между бегством и покоем, хочет в этой реальности осуществить утопию — ту реальность, а по — тому лишь повторяет и повторяет в своем историческом бытии невыносимые условия.

Я полагаю, ощущением безвыходности материального мира (в который персонаж утопии включает и социально — политические отношения, их‑то главным образом) определяется такая деталь утопических произведений, как использование нематериальной (по ощущениям) энергии солнца.

В повести А. Платонова «Эфирный тракт» (1927) находят сочинение мыслителей вымершего народа с эпизодами натурного апокалипсиса и того, что предпринималось для защиты от природной катастрофы:

«Мой аппарат превращает потоки солнечных аэнов (электронов. — В. М.) в тепло. И не только свет солнца, но и луны и звезд я могу своей простой машиной превратить в тепло» [23] Платонов А. Собрание сочинений: В 3 т. М., 1985. Т. 1. С. 200. .

Свет — энергия без тяжести, нематериальная сила — вот что, возможно, привлекает. За двадцать лет до Платонова аналогичная идея высказана в рассказе А. И. Куприна «»Жидкое солнце».

Катерина в «Грозе» А. Н. Островского спрашивала: «Отчего люди не летают?», выражая вопросом то же постоянное ощущение гнетущей вещественности, теллурической тяжести. Окружающее давит, земля не дает ходу; ее хочется покинуть, избавиться от притяжения и взлететь. От этого намерения Катерины до признания (и проектов) Циолковского и — как знать — до реальных полетов в космос тянется некая соединяющая нить, в которую вплетает свои волокна и русская литературная утопия.