Александр Прасол - От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава

Ни один из пятнадцати сёгунов Токугава не умер насильственной смертью. За 264 года правления династии случилось более 3200 только официально зарегистрированных крестьянских бунтов и восстаний, однако в самом замке Эдо все было спокойно: заговоры с целью свержения династии сюда не проникали. Все военные правители Японии ушли из жизни сами, что также в какой-то мере характеризует режим.

Когда сёгун серьезно заболевал, ему устраивали ложе на женской половине, в одной из малых палат (Окодзасики), либо в собственной спальне в Среднем покое (Накаоку). В зависимости от этого менялся образ жизни обитателей замка.

Режим посещения заболевшего правителя также различался. В первом случае постоянный уход осуществлялся силами женской половины, а высшие чины бакуфу и адъютанты сёгуна навещали его по пропускам. Когда у постели больного собирались мужчины, весь женский персонал удалялся (омотэдзимари). Если же больной лежал в спальне на своей половине замка, то жена и фрейлины регулярно его навещали, и на это время из покоев удалялся уже весь мужской персонал (окудзимари). Этот режим действовал всякий раз, когда сёгуну требовался покой. В ритуально значимые моменты пути мужчин и женщин в замке не пересекались. При любом, даже легком заболевании сёгуна у его обеденного столика появлялся дополнительный дежурный камергер. Его задача состояла в том, чтобы контролировать количество подаваемой правителю еды. Конечно, тот и сам мог приказать все что угодно, но больной есть больной, и процесс должны контролировать те, кому положено.

Если болезнь вступала в последнюю стадию, у постели правителя начинали посменно дежурить госсоветники всех рангов. Там же неотлучно находились доктора и личные адъютанты сёгуна. На этом этапе женское присутствие исключалось: считалось, что женщины могут помочь больному в легких случаях, а в серьезных ситуациях за дело брались мужчины. Если правитель мог и хотел выразить последнюю волю, то это было самое подходящее время, но в действительности сёгуны Токугава умирали, не оставляя завещаний.

О кончине правителя всех извещал главный госсоветник установленной ритуальной фразой: “Изволили скончаться” (окотогирэ ни нарарэмасита). После этого мужской персонал покидал помещение, а его место занимали супруга и фрейлины замка для прощания с покойным. На прощание отводилось 4–5 часов, в течение которых женщины его оплакивали.

Сразу информация о кончине сёгуна никогда не разглашалась. О ней оповещали очень узкий круг: придворных врачей, камергеров, госсоветников и их помощников, а также руководителей трех магистратов (бугё) и тайного надзора (мэцукэ). После этого в течение месяца, пока шли приготовления к похоронам, смерть правителя держали в тайне. Больше всего времени уходило на подготовку захоронения в фамильной усыпальнице Токугава — храме Канъэй (позднее в храме Дзосё), что в столичном районе Уэно. Фрейлины в это время были заняты переписыванием священных сутр и сбором любимых предметов усопшего, чтобы положить их в усыпальницу.

После окончания приготовлений следовало официальное сообщение бакуфу: сёгун занемог. Находившиеся в столице удельные князья и хатамото начинали согласовывать визиты в замок, чтобы навестить больного. Некоторые успевали встретиться с госсоветниками и сказать нужные слова. Через два-три дня им рассылались письма с сообщением о кончине правителя и благодарностью за проявленную верность. В этом состоял главный смысл отсрочки: все приготовления должны быть закончены, каждый должен сделать, что положено, все должно быть пристойно. Так же, с некоторой задержкой, вассалы узнавали о смерти удельных князей. Капитан российского флота Василий Головнин, во время пребывания которого в Японии умер хозяин княжества Мацумаэ (ныне административный округ Хоккайдо), рассказывал:

Губернатор умер, но японцы по законам своим хранят смерть его в тайне до известного времени, о чем дня через два один караульный, семидесятилетний старик, проговорился, но, вспомнив свою ошибку, просил нас никому из японцев о том не сказывать [Головнин, 1816].

Сразу после сообщения о кончине сёгуна в столице объявляли траур — прекращались музыка и развлечения, общее звучание жизни приглушалось. Тем временем в замке заканчивались последние приготовления. Траур сроком 3–7 дней объявляли также после смерти ближайших родственников Токугава (госанкэ) и государственных советников. Статус сёгуна подчеркивался тем, что траур по нему объявлялся бессрочным, до специального распоряжения бакуфу. По всей стране удельные князья в знак траура прекращали брить лоб: “три великих дома” и приближенные к сёгуну фудай даймё — на 21 день, “сторонние” тодзама даймё — на 14 дней.