Ольга Буренина - Абсурд и вокруг - сборник статей

Название одного из его произведений.

Эпштейн 2000: 22.

Например, говорится о Ван Гоге с отрезанным ухом, а затем делается обобщение, что «и у всего искусства — абсолютно — отрезано ухо» ( III : 292–293), а затем идет какой-то бред о « толстых и тонких дядях и туманных тетях», которые «не сеют, не жнут, — но едят червяков, а червяки тоже люди» — т. е. та же мысль, которая в «буквенной» форме заложена в тексте Т. Толстой. Одновременно герои Нарбиковой, как бы подчиняясь переразложению фразеологизмов, «стоят на ушах», «пропускают все мимо ушей», так что можно «влезть в одно ухо и вылезти из другого» ( III : 15).

Ср. «(…) о прошлом годе изволил Федор Кузьмич, слава ему, сочинить шопенгауэр, а это вроде рассказа, только ни хрена не разберешь. Длинное такое, бля, три месяца, почитай, вдесятером перебеливали, притомился. (…) А называлось: мир как валя и представление', хорошее название, зазывное. Всегда ведь чего-нибудь в голове представляется, особенно когда спать ложишься (…)» (VI: 97). Как мы видим, шопенгауэр становится неопределенным по роду и по смыслу (длинное такое), название же произведения пишется в строку без выделения, т. е. теряет соотнесенность с реальным текстом: «А только ни о чем таком Федор Кузьмич, слава ему, в шопенгауэре не выражает, — а уж если по правде, то нудьга такая, что не приведи Господи» (VI: 98); далее говорится, что народ «все равно все раскупил», а лучше сказать, сменял на мышей, «читает, плюется».

Ср.: Ирра рассердилась и сказала :« Ты мне никто и я тебе никто, а тот, кто мне „ кто“, тому я никто, а тому, кто я „кто “ , тот мне никто » (III: 55).

Ср. в другом произведении Нарбиковой: «(Пушкин — это вогнутый Байрон, Байрон — это выпуклый Пушкин). Аввакум подхватил его, как пушинку (…)» (III: 109).

Эпштейн 2000:166.

Быть может, слово «шкаф» здесь имеет и обэриутские интертекстуальные проекции. Ср. у А. Введенского: Я вижу искаженный мир, я слышу шепот заглушенных лир, и тут, за кончик буквы взяв, я поднимаю слово шкаф, теперь я ставлю шкаф на место, он вещества крутое тесто.

«Апеллирование к дереву» прекрасно спародировал В. Набоков (Я: 218) в «Даре», в главе о Чернышевском: «Совершенно так же Чернышевский объяснял: „мы видим дерево; другой человек смотрит на этот же предмет. В глазах у него мы видим, что дерево изображается точь-в-точь такое же. Итак мы все видим предметы, как они действительно существуют“. Во всем этом диком вздоре есть еще свой частный смешной завиток: постоянное у „материалистов“ апеллирование к дереву особенно забавно тем, что все они плохо знают природу, в частности деревья. Тот осязаемый предмет, который „действует гораздо сильнее отвлеченного понятия о нем“ („Антропологический принцип в философии“), им просто неведом. Вот какая страшная отвлеченность получилась в конечном счете из „материализма“!».

Ср. Austin 1962.

Данный вывод сохраняет силу и по отношению к изобразительным и музыкальным произведениям, отвлекающимся от чувственно-конкретного начала в искусстве (нефигуративная живопись, додекафонная музыка и т. д.).

Вригт 1986: 457.

Там же: 482.

Ср. в этой связи попытку Романа Якобсона приписать смысл специально сконструированным фразам с правильной грамматикой типа англ. Colourless green ideas sleep furiously (Якобсон 1985:236).

Kripke 1962; Hintikka 1969.

Напротив, Андрей Андреевич Мясов, отправившийся за покупками, по воле Хармса покупает все, кроме мяса.

Ср., например, зачины: Жил был один принц, горький пьяница или: Петров садится на коня и говорит, обращаясь к толпе.

Ср. еще более известный диалог «Пушкин и Гоголь», построенный по тому же принципу, а также рассказ «Оптический обман», где невербально общаются два персонажа, носящих имена Семен Семенович и Мужик.

Имеется свидетельство жены Хармса Марины Малич о том, что Хармс не любил детей, но серьезно относился к своим стихам для них (Глоцер 1999:119,123). Как бы то ни было, данное стихотворение последовательно воплощает приемы абсурдистской поэтики.

Ср. подбор цитат в Циммерлинг 1999: 58–59.