Пётр Киле - Эстетика Ренессанса [Статьи и эссе]

Из воспоминаний Рахманинова о Звереве: «Этот строгий учитель совершенно преображался по воскресеньям. Его дом с полудня и до вечера был открыт для крупнейших представителей московского музыкального мира. Заходили Чайковский, Танеев, Аренский, Сафонов, Зилоти, а также профессора университета, юристы, актеры, и время проходило в беседах и музицировании. Для нас, мальчиков, самым восхитительным в этих воскресеньях было то, что Зверев не разрешал кому бы то ни было из присутствующих музыкантов прикасаться к роялю, разве только для разъяснения своих критических высказываний. Единственными исполнителями бывали мы. Наше импровизированное исполнение доставляло Звереву величайшую радость. Независимо от того, как мы играли, его суждение всегда бывало одинаковым: «Отлично! Прекрасно! Превосходно!»

Педагог предопределял оценку крупнейших музыкантов, зная, как окрыляет учеников их восхищение, а строг же он бывал на уроках. Здесь царил культ Чайковского, и Рахманинову посчастливилось: знаменитый композитор, которому понравилась его дипломная работа опера «Алеко», предложил поставить ее на сцене Большого театра в один вечер с его двухактной «Иолантой», и сделал все, чтобы публика на премьере поддержала молодого композитора.

Все складывалось слишком хорошо. Рахманинов закончил Первую симфонию. Она исполнялась в Петербурге 15 марта 1897 года под управлением Глазунова и не имела успеха. Рахманинову казалось, что именитый композитор и дирижер не принимал никакого душевного участия в исполнении его музыки. Во всяком случае, провала не вынес и буквально заболел и года три вообще не мог писать музыку. К счастью, в это время привлек к дирижированию Рахманинова Савва Мамонтов в его Частной опере, и он оказался в особой атмосфере театра, где вызревал стремительно гений Шаляпина.

Полная пауза в творчестве наступит еще раз и продлится 10 лет - в связи с отъездом после революции за границу. Как пианист и дирижер Рахманинов будет пользоваться мировой славой, но это же будет отвлекать его от музыки, зарождающейся в его душе, словно вне России он не мог ее слышать (из головы, где возникали как бы сами собой мелодии, как он говорил). К счастью, взлеты еще будут. Такие перепады состояния говорят о тончайшей душевной организации, что соответствует и музыке Рахманинова, совершенно иной, чем музыка Скрябина, мощная, вселенская, призывная, но тоже несомненно гениальной, даже по сравнению с лиризмом Чайковского, неповторимой, хотя вся исходит от русской природы, без прямой изобразительности и мелодичности, но в прозрачных звуках, как в стихах Пушкина.

Двух гениальных пианистов и композиторов в одни годы в одной стране много, да в пору жизни Чайковского, Римского-Корсакова, Глазунова, Ядова, Танеева, может быть, поэтому провидением было предназначено Скрябину объять Космос и социальный Космос в все возрастающих противоречиях и унестись в его дали, а Рахманинову - прожить еще целую жизнь на чужбине, не слыша звуков русского леса и вод, даже приобретя имение в Швейцарии у озера, с непрерывными выступлениями по всему миру как пианист и дирижер, с музыкой Русского Ренессанса.

К поколению Скрябина и Рахманинова ведь принадлежит Игорь Федорович Стравинский (1882-1971), их младший современник. Он родился в Ораниенбауме и с ранних лет слышал «пение баб из соседней деревни», как пишет в «Хронике моей жизни». Когда он напевал эти песни, взрослые хвалили его слух, и это запомнилось, потому что с этого момента он «почувствовал себя музыкантом».

Рос он в семье оперного певца, и в доме постоянно звучала музыка. Несмотря на явную одаренность одного из сыновей, музыкальным его образованием не занимались, поскольку отец не желал ему музыкальной карьеры, а направит его на юридический факультет Петербургского университета. И все же, когда Игорю исполнилось девять лет, родители пригласили ему учительницу музыки, очевидно, для общего воспитания.

И тут сразу сказался гениальный дар: «Я очень быстро научился читать ноты и так много разбирал, что у меня явилось желание импровизировать... Кроме импровизаций и упражнений на фортепиано, я находил огромное удовольствие в чтении с листа оперных партитур, из которых состояла библиотека моего отца... Приблизительно тогда же услышал я и... оперу Глинки «Руслан и Людмила». Это был торжественный спектакль в честь пятидесятилетия этого произведения. Мой отец выступал в роли Фарлафа, одной из лучших в его репертуаре.