Л. Зайонц - На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян

На огненных лошадях

[Balys IV, 254, № 330]

Ср. также упоминание солнечного коня в литовской сказке (AT 530B): Nuėjo tas durnelis, per naktį miegojo, o prieš dieną sugavo saulės arklį ‘Пошел тот дурень, ночью спал, а днем поймал солнечного коня’ [LT III, 379, № 142]; ср. в варианте, в XIX в. записанном Коссажевским: arkliuks kep sau-la, saulasarklioks ‘конь как солнце, солнечный конь’ [Kossarzewski, 124—125].

Кони в колеснице, управляемой Солнцем, упоминаются во многих латышских дайнах [см.: Kursite, 69, 98]. Ср. также дайну, в которой солнце связывается с конем еще более тесно:

В русской загадке солнце непосредственно уподобляется коню: Сивенький жеребчик в дверь не пролезет – небо и солнце [Загадки, 22, № 157]. В финской традиции «Вейнемейнен выковал себе к о н я, легкого, как с о л о м и н к а, и ездил на нем по степям и по м о р ю, так что копыта воды не касались» [Афанасьев 1996, 152]. Вспомним в этой связи прорастающего, как трава, коня и солому величиной со звезду из приведенных выше стихов Гяды.

Во многих традициях кони являются неотъемлемыми атрибутами солярных божеств и сами олицетворяют смену дня и ночи: ссылаясь на Эдду, А.Н. Афанасьев отмечает, что «и день, и ночь, и летнее и зимнее движение солнца равно изображались в образе к о н я; но с конем летнего с о л н ц а народная фантазия соединила белый цвет, а с конем зимнего с о л н ц а – черный» [Афанасьев 1996, 154]. Солярная символика проявляется в белорусских обрядах с участием коня: в белорусской мифологии конь был атрибутом солнечного бога Ярилы; «солярная символика, связанная с образом коня, хорошо видна и в полесских ритуалах купальского цикла» [Дучыц, Санько, 252].

Образ небесного коня соотносится и с другими светилами, а также со многими атмосферными явлениями (ветром, громом, молниями). Вспомним коня из русских сказок, у которого «во лбу месяц, по бокам звезды» [НРС I, № 124, 138], крылатого коня «о двенадцати крыльях», летящего по поднебесью [НРС I, № 137, 171; II, № 198], обращающегося в птицу, орла [НРС II, 185]. Ср. также знаменитую «сивку-бурку», которая «бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом, следом горящие головешки летят». Вообще тема летучего, крылатого, небесного коня является настолько обширной, что подробно рассматривать ее в рамках данной статьи не представляется возможным. Остановимся лишь на некоторых интересных параллелях из балто-славянской традиции. Представления о небесных явлениях в образе коня отразились в многочисленных литовских загадках: laukas arklys pro vartus žiūri – mėnuo ‘лысый конь в ворота смотрит – месяц’ [LT V, 454, № 5418] (ср.: palšas jautis pro langąžiūri ‘серый бык в окно смотрит – то же’ [Там же, № 5419] и аналогичные малоросские загадки, приводимые А.Н. Афанасьевым: « лысий кинь у ворота загляда – месяц» [Афанасьев 1996, 142] и « лысый вил криз забор дывится » – то же [Там же, 159]); pėtnyčiom, subatomgimė kumeliukas aukso patka-vom ‘в пятницу, в субботу родился жеребенок с золотыми подковами – месяц’ [LT V, 455, № 5420]; turkųžemėj žirgas žvengia, lenkųžemėj kamanos blizga – griaustinis ir žaibas ‘в турецкой земле конь ржет, в польской земле уздечка блестит – гром и молния’ [LT V, 465, № 5523] (ср. малоросскую загадку: « стукотить , гурготить , як сто коней бижить – гром» [Афанасьев 1996, 142]).

Небесный конь в образе ветра (ср. «ветряного коня», встреченного Никем в приведенном выше стихотворении Гяды) также появляется в литовской загадке: Tėvo diržas nesulenkiamas, motinos skrynia neuždaroma, sūnaus žirgas nesulaikomas – ‘kelias, ežeras, vėjas’ ‘Отцов ремень не согнуть, матушкин сундук не закрыть, сыновнего коня не удержать – дорога, озеро, ветер’ [MS, 167, LKŽ XX, 716 и др.]; ср. аналогичную малоросскую загадку: «отцова сундука не поднять (земли), сестрина точива не сорвать (снега), братнина коня не поймать (ветра)» [Афанасьев 1996, 155]. Сам конь превращается в ветер в литовской песне: Tai pavirtau ąžuolėliu, / O žirgelis – šiauriu vėjeliu ‘Вот превратился в дуб, / А конь – в северный ветер’ [LT II, 297, № 327]. В одной латышской дайне на коне Ветра едет сам Бог: Divenš brauca Vēja zyrgus [Kursite, 337]. Ср. также: Kam tiezirgi, kamtierati, / Kas tietādisabraukuši? / – Vēja zirgi, Vēja rati, / Saules meitas precinieki ‘Чьи эти кони, чья эта повозка, / Кто там такой приехал? / Кони Ветра, повозка Ветра, / Женихи дочери Солнца’ [BDS, № 33798].

Однако ветер-конь может обладать и демонической природой: например, в литовской сказке «Девочка помогает юноше убежать» «старый черт превращается в коня, который легко поднимается в воздух, летит выше облаков» (AT 313, 313B, 313C). Вихрь называется «конем черта» и в латышских поверьях: Viesulis esot velna zirgs. Kur viesulas skrien jeb griežas, tur droši vien pats velns esot tani ‘Вихрь – это конь черта. Где вихрь летит или крутится, там уж точно сам черт в нем’ [Straubergs, 539] [95] . К слову сказать, «чертов конь» (vélnio arklys) в литовском языке является метафорой стрекозы (laumžirgis – букв. ‘конь Лауме’) [LKŽ I, 307]. Однако наряду с этим Perkūno žirgylis (букв. ‘конь Перкунаса’) – ‘кузнечик’ [LKŽ XX, 718], Perkūno arklys (букв. ‘лошадь Перкунаса’) – ‘стрекоза’ [LKŽ IX, 834]. Примечательно, что среди названий стрекозы есть и метафоры быка, ср.: jautelis (букв. ‘бычок’) [LKŽ IV, 322]. Ср. в связи с этим и такие названия насекомых, как Dievo veršis (букв. ‘божий теленок’) ‘жужелица’ [LKŽ XVIII, 871]; jaučiùkas (букв. ‘бычок’) ‘долгоносик (Calandra granaria)’ [LKŽ IV, 295]. [96]