Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

Курс на выживание?

Сегодня классическая культура относится к классу активов, имеющих отрицательную стоимость. С каждым годом на формальную поддержку классики расходуется красивых слов и денег больше, чем для определения ее новых возможностей. Сейчас нельзя втягиваться в глухую футлярную оборону. Пушкина необходимо вывести из-под номенклатурной опеки и искать новые возможности его роста. Проблема кризисной ситуации заключается в том, что государство настроилось на поддержку выживания классики, и ищет решения, направленные только на эту акцию. Видится необходимым обозначить краткосрочные и долгосрочные цели, определить наиболее эффективные инструменты, наметить основные перспективные стратегии.

В советскую эпоху культура идеально соответствовала централизованному плану формирования человека будущего. Сегодня главенствующими стали вопросы экономической прагматики, поэтому классике сложно найти свою нишу в формирующейся идеологии.

В настоящее время большой государственный магазин (это предприятие совсем не культурного обслуживания) предлагает скучный по расцветке товар «узнай и полюби Пушкина побольше», делая ставку на традиционный спрос – «знание, нужное для души» и т. п., и работает почти без посетителей.

Этот магазин почти исправно работал в советское время. Благодаря государственной политике массовых библиотек и массовых тиражей, нация совершала прорыв к родной классике. Читающая пролетарская и крестьянская молодежь получила возможность идентифицировать себя с людьми дворянской культуры, наделенными сложными чувствами и неоднозначными мыслями. Советские школьники воображали себя героями классических произведений, спорили, на кого нужно быть похожими, выбирали литературные ориентиры жизни. Это был весьма опасный подход по интеграции классического слова в советскую современность, но он преследовал очень важную задачу. Система культурного образования утверждала: если высокие идеалы и помыслы доступны каждому, то все равны в высоких устремлениях, поэтому наблюдаемые в жизни социальные издержки и несправедливости должны восприниматься как временные и непременно преодолимые.

Хватит трындеть о духовности

Сегодня разговоры о духовности, о самой читающей стране уступили место новым приоритетам, во многом надиктованным западными экономическими моделями. Отметим, устаревшими.

В свое время Макс Вебер описал идеальный тип экономического человека, мораль которого питалась духовно аскетическими мотивами. Сегодня героический экономизм протестантского образца выродился в стремление к успеху ради успеха. В сфере культурного производства произошла переориентация собственно с произведения (факт искусства, который некогда являлся образцом для подражания) на проект, то есть стратегию продвижения продукта на рынке. Сам продукт виртуализировался. Наиболее отчетливо эта ситуация проявилась в изобразительном искусстве, из которого исчез предмет – картина или скульптура. Его заменили акции и жесты. Та же спекулятивная стратегия успеха наблюдается в музыке, главным творцом которого становится продюсер. Писатель превратился в агента культуры, участника прямых рыночных сделок по продажам.

Мы живем в мире броских образов и брендов. Даже те, кто не выпивает, разбираются в семиотике виски. Водка ассоциируется с теплой плебейской компанией, виски – с высокомерием и снобизмом и т. д. А вот Пушкин сегодня почти ни с чем не ассоциируется. Деградация мифологического образа очевидна. Для подавляющего большинства россиян он вызывает память о школьной программе, но о ней стараются вспоминать значительно реже, чем само собой вспоминается о водке или виски.

Идея спасительного потенциала русской литературы вступила в зону турбулентности уже в восьмидесятые годы ХХ века. «Что помешает человеку, дойдя до границы вселенной, бросить копье дальше?» – задавались вопросом древние римляне. Сейчас сложилась ситуация, когда копье усилий по реанимации классики бросать некуда. Точнее, копье полетит по траектории опустошенных идей.

Сегодня читать Пушкина все равно что осознавать пропажу какой-то дарованной им мысли, которую мы не услышали.

Когда сиюминутность скалится хаосом, даже тихое умное слово – не поза, а манифест. Оно сильно не пафосом, а меткостью попадания скальпеля. Пушкину не о чем говорить с нашей эпохой. Этот спорный и беспощадный тезис легко опровергаем. Пушкинский опыт поэзии – праздничный и праздный, витальный и меланхоличный, равно применимый для тихостной рефлексии, как и для карнавального действа. Пушкину нельзя придать остервенелое социальное содержание. Когда слово Пушкина ставят в красный угол официальных празднеств, оно делается карикатурным. Потому что нельзя служить комментарием к текстам, являющимся социально-пафосными, но лишенными смысла.