Ирина Савкина - Разговоры с зеркалом и Зазеркальем

Дневники и письма, выбранные мною для подробного исследования, написаны в период с 1820 по 1852 год [40] Как уже говорилось выше, к средине 1850-х годов социокультурная ситуация в России заметно меняется, поэтому за пределами рассмотрения оказываются тексты, написанные позже, — например, дневники Веры Аксаковой (1854–1855) или Анны Тютчевой (1853–1882). Выбор дневника Елисаветы Поповой, которая — также была близка к славянофильским кругам, обусловлен не только тем, что он написан несколько раньше, но и тем, что это подневные записки уже очень немолодой по меркам того времени женщины, одинокой, без семьи и высоких покровителей, вынужденной самостоятельно содержать себя. Мне показалось важным и интересным рассмотреть автотекст и такого, достаточно «особенного» женского автора. . Они отражают формы и способы самоописания дворянок этого времени: замужних женщин (счастливых и несчастливых в браке), девушки на выданье, старой девы; столичных жительниц и провинциалок. Это именно те женские «типы», которые были самыми частыми объектами изображения в прозе того времени, в том числе и женской (например, в повестях Е. Ган или М. Жуковой).

Приблизительно та же «верхняя» временная планка выбрана и для анализируемых мемуарно-автобиографических текстов. Конечно, нельзя не отметить, что позже, в 1860–1890-е годы, были написаны исключительно интересные воспоминания А. Блудовой, М. Каменской (Толстой), А. Марковой-Виноградской (Керн), К. Павловой, Т. Пассек, А. Смирновой-Россет, А. Тютчевой и некоторых других женщин, чьи имена связаны в культурном сознании с первой половиной XIX века. Однако их записки о жизни создавались уже в принципиально ином социальном и литературном контексте. Насколько влияли (или не влияли) гендерные и жанровые трансформации, произошедшие во второй половине века, на принципы самовыражения и способы самоописания женщин, сформировавшихся в более ранний период, принадлежащих, по выражению Е. Ростопчиной, и сердцем и направлением другому времени [41] В письме М. Погодину (1851) Е. Ростопчина писала: «Я вспомнила, что принадлежу и сердцем и направлением не нашему времени, а другому, благороднейшему, пишущему не корысти ради, не из видов каких, а прямо и просто от избытка мысли и чувства» ( Ростопчина Е. П. Талисман: Избранная лирика. Драма. Документы, письма, воспоминания / Сост. В. Афанасьев. М.: Моск. рабочий. 1987. С. 297). , — ответ на этот чрезвычайно интересный и важный вопрос требовал бы внимательного и предметного изучения изменившейся ситуации. Но, к сожалению (или к счастью), любое исследование должно иметь свои границы, как бы условны они ни были.

Кроме категорий жанр и историко-литературный контекст, существенно важной для моей работы является категория гендер.

Гендер понимается в данном исследовании как социальный пол, который определяется через сформированную культурой систему атрибутов, норм, стереотипов поведения, предписываемых мужчине и женщине. Гендер — это конструкция, которую человек (мужчина или женщина) усваивает субъективно в процессе социализации. «Система пола-гендера является одновременно и социокультурной конструкцией, и семиотическим аппаратом, системой репрезентации, приписывающей значения (идентичность, ценность, престиж, место в родственных связях, статус в социальной иерархии и т. д.) индивидам в пределах общества. Если гендерные репрезентации — это разнящиеся по значению социальные позиции, то для кого бы то ни было репрезентация или саморепрезентация как мужчины или женщины подразумевает принятие всего того, что является следствием этого значения» [42] Лaypemuc Т. де. Технология гендера // Гендерная теория и искусство. Антология: 1970–2000 / Под ред. Л. М. Бредихиной, К. Дипуэлл. М.: РОССПЭН, 2005. С. 384 (Lauretis Т. de. Technologies of Gender. Essays on Theory, Film and Fiction. Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1987. P. 5–7). О содержании понятия «гендер» (gender), его соотношении с понятием «пол» (sex) в американской и европейской феминистской теории и критике идет активная полемика (см. об этом, напр.: Жеребкина И. Феминистская теория 90-х годов: проблематизация женской субъективности // Введение в гендерные исследования. Ч. I / Под ред. И. А. Жеребкиной. Харьков: ХЦГИ; СПб.: Алетейя, 2001. С. 49–79). Некоторые исследователи ставят под вопрос правомерность использования этого термина в русском контексте (напр.: Ушакин С. Человек рода он: знаки отсутствия // О мужественности: Сб. ст. / Сост. С. Ушакин. М. Новое литературное обозрение, 2002. С. 7–42 (особенно раздел «Подкованный гендер». С. 12–20). Соглашаясь с тем, что аргументы оппонентов весьма серьезны, я все же считаю, что для целей литературоведческого, культурологического исследования категория «гендер» в том социокультурном понимании, в каком ее интерпретирует де Лауретис, является вполне адекватной и полезной. .