Эрик Хобсбаум - Эхо «Марсельезы». Взгляд на Великую французскую революцию через двести лет

«Привлечение на свою сторону парижской толпы вело к попустительству насилию и преступлениям, что препятствовало созданию во Франции свободных институтов. Подавление же выступлений парижской толпы означало наступление реакции и, вполне возможно, восстановление деспотизма» [178] Dicey A. V. Taine's Origins. — P. 274—276. .

В общем и целом, при всем уважении к маститому ученому, работа Тэна расценивалась скорее как пропагандистский, а не научный труд. По мнению «Спектейтора», на книге лежит отпечаток горьких размышлений консерватора. «Нэйшн» отмечала, что ему «не хватает научной объективности, широты и глубины взгляда» [179] M. Taine on the Jacobin Conquest //The Spectator. — 1882. — Febr. 18. — Vol. 55. — P. 232—234; The Nation. — 1885. — March 5. — Vol. 40. — P. 206—207. . Творения лучших французских умов встречали обычно за границей более теплый прием.

Перейдем теперь к характеристике периода между празднованиями столетия и двухсотлетия революции. Необходимо сразу же отметить, что за последние сто лет мы узнали об истории Великой французской революции несравненно больше, чем было известно в 1889 году. Одним из главных толчков к стремительному развитию историографии явилось даже не празднование столетней годовщины революции, а признание III Республикой революции как события, положившего начало ее существованию. В 80-х годах прошлого века во Франции появился Музей революции (он разместился в музее Карнавале в Париже), в 1885 году был введен курс лекций по истории революции, в 1891 году в Сорбонне создали соответствующую кафедру. Насколько новым и непривычным это было, можно судить по тому, что ее первый заведующий по образованию не был даже историком. Альфонс Олар (1849—1928), специалист по итальянской литературе, занимавшийся изучением творчества великого романтического поэта Джакомо Леопарди, стал историком революции, потому что был убежденным республиканцем.

Не следует забывать, что в 1889 году научная историография революции находилась в стадии зарождения. \96\ Актон, один из лучших знатоков зарубежной историографии, называл в лекциях 1895 года лишь трех «современных историков»: Зибеля, Тэна и Сореля, — причем двое из них писали в основном о международных аспектах революции [180] Lord Acton. Lectures on the French Revolution. — P. 345—373. . Но вскоре положение изменилось. К 1914 году те, кто затем сменил Олара на посту заведующего кафедрой в Сорбонне, были уже взрослыми, да и вообще до конца 50-х годов нынешнего века историей революции в основном занимались люди того поколения долгожителей, которые достигли зрелости уже к началу XX века: Матьез и Лефевр родились в 1874 году, Саньяк — в 1868-м, Карон — в 1875 году. (Сам Олар родился в 1849 г.). За исключением Жоржа Лефевра, работавшего в провинции, это новое поколение к 1914 году уже опубликовало много работ и имело сложившуюся репутацию, а Лефевр, у которого была лишь одна монография, уже практически завершил свой великий труд по вопросу о положении крестьянства в северных провинциях во время революции (опубликована в 1924 г.).

Вопреки бытующему ныне мнению, ни один из этих историков не был марксистом. Более того, даже русские, предшественники Лефевра, положившие начало изучению аграрного вопроса во Франции того времени, не были марксистами. И. В. Лучицкий (1845—1919) и Н. И. Кареев (1850—1931) были либералами, хотя Кареев одно время стоял на народнических позициях. Матьез называл себя социалистом, однако все современники считали, что по своим взглядам он относился к поколению людей 1793 года [181] Bourgin H. De Jaurès a Leon Blum: L'École Normale et la politique. — P., 1905. — P. 46. . Лефевр, социалист с промышленного Севера, был глубоко проникнут идеями рабочего движения и, конечно, находился под влиянием Маркса с его материалистической концепцией истории, однако главным его вдохновителем был Жорес, который воспринял кое-что от Маркса — слишком мало, да и то неправильно истолковал, как сказали бы его современники-марксисты, — и многое от Мишле. Историки французской революции были страстными республиканцами-демократами якобинских убеждений и в силу этого автоматически оказывались на левом краю политического спектра. Ибо не сам ли Олар, весьма далекий от экстремизма, считал, что французская революция логически вела к социализму, хотя лишь немногие из французов понимали это? [182] Aulard A. Histoire politique de la Révolution Francaise (3d ed.). – P., 1905. – P. 46. Не совсем ясно, что он и большинство других политиков, \97\ называвших себя социалистами (чего он не делал) во Франции начала XX века, понимали под этим словом, но, но всяком случае, это было своего рода знаком того, что они находятся на стороне прогресса, народа и левых сил. Видимо, не случайно многие из создателей классической историографии революции вышли из «эколь нормаль» на улице Ульм, этого храма республики, оплота сторонников Дрейфуса и друзей левых, — сам Олар, Саньяк, Матьез, Жан Жорес, — хотя нужно также отметить, что поколением раньше отсюда вышел и Тэн.