Марк Липовецкий - Паралогии

4. Постмодернизм антигуманен и холодно-рационалистичен:«Постмодернизм не терпит „слезливости“ и всяких там „эмоций“, презирает пафос и страдание. Он требует равнодушия, безразличия по отношению ко всем вещам. Предпочтение одной из них, сосредоточенность на ней подвергается в постмодернизме осуждению (осмеянию) и изгоняется из сознания, подобно тому как в антиутопическом „бравом новом мире“ О. Хаксли изгонялась всякая человеческая избирательность и привязанность» (Р. Гальцева, с. 319); «Сам принцип: сначала — „выбранный ход“, потом — „поведение“ — выдает в постмодернизме неисправимую жертву „разума“» (Л. Аннинский, с. 328); «Это миросозерцание скептическое: равнодушный, холодный, сухой и самодовольный агностицизм. Скепсис продуцирует релятивистскую безучастность к миру…. Постмодернисты абсолютизируют игру,которая приобретает у них самоценный характер… Рационалистический игровой прием у них господствует…» (Е. Ермолин, с. 340–341).

Односторонность подобных подходов, кажется, очевидна. Но эти цитаты показательны именно тем, что авторы «Континента» наиболее концентрированно и манифестарно высказали те упреки русскому постмодернизму, которые и до этого так или иначе высказывали другие его критики (А. Солженицын, И. Роднянская, П. Басинский, В. Катаев, К. Степанян, В. Бондаренко [51] См.: Роднянская И. Б. Заметки к спору// Новый мир. 1989.№ 12; Она же. Гипсовый ветер: О философской интоксикации в текущей словесности // Новый мир. 1993. № 12; Она же. Гамбургский ежик в тумане // Новый мир. 2001. № 3 (последние две статьи включены в кн.: Роднянская И. Б. Движение литературы: В 2 т. М.: Языки славянской культуры, 2006. Т. 1. С. 459–493, 501–530); Басинский П. Возвращение: Полемические заметки о реализме и модернизме // Новый мир. 1993. № 11; Он же. Пафос границы // Новый мир. 1995. № 1; Он же. Ортодокс, или Новые пуритане // Новый мир. 1995. № 3; Он же. Авгиевы конюшни // Октябрь. 1999. № 11; Он же. Как сердцу высказать себя (О русской прозе 90-х) // Новый мир. 2000. № 3 (включено в кн.: Басинский П. Московский пленник. М., 2004. С. 277–286); Степанян К. Постмодернизм: боль и забота наша // Вопросы литературы. 1998. № 5; Он же. Кризис слова на пороге свободы // Знамя. 1999. № 8; Он же. Реализм как преодоление одиночества // Знамя. 1996. № 5; Он же. Реализм как спасение от снов // Знамя. 1996. № 11; Он же. Отношение бытия к небытию // Знамя. 2001. № 3; Катаев В. Б. Игра в осколки: Судьбы русской классики в эпоху постмодернизма. М.: Издательство МГУ, 2002; Бондаренко В. Постмодернистское время // Бондаренко В. День литературы: Взгляд на русскую словесность последнего года. М.: Палея, 1997. и др.). Постмодернизм в контексте русской культурной парадигмы выглядит покушением на ее верховные ценности: Смысл, Идеал, Человечность, Духовность — и на саму Русскую Традицию как таковую. Сама эта критика, в свою очередь, обнажает устойчивое представление о литературе как о секуляризированном религиозном дискурсе, цель которого — серьезный, а не игровой поиск трансцендентальных абсолютов, обеспечивающих читателя иррациональной, «духовной» (отсюда отождествление рационализма с антигуманизмом) системой смысловых ориентиров. Такой взгляд далеко не случаен, и действительно, постмодернизм вступает с этой концепцией литературы и культуры в самые конфликтные отношения. Но о чем говорит разрыв постмодернизма с этой парадигматической конструкцией? Критики-традиционалисты склонны интерпретировать его как доказательство инородности и тупиковости постмодернистского творчества, а появление этой «девиации» в русском культурном контексте одни списывают на дурные влияния с Запада, а другие — на общую культурную деградацию.

На второй «оси координат» размещаются аргументы европейских и американских критиков русского постмодернизма, не находящих в нем важнейших элементов западного постмодернистского дискурса — как порождения поздних фаз развития модернистской культуры. Эту достаточно влиятельную позицию представляет серьезный знаток русской литературы последних десятилетий, канадский славист Н. Н. Шнейдман. В книге «Русская литература, 1988–1994. Конец эры» он, в частности, пишет: «В Советском Союзе и России термин „постмодернизм“, скорее всего, применяется не по назначению. Русский модернизм принадлежит далекому прошлому — началу [XX] века. Сегодняшний русский постмодернизм не является реакцией на модернизм, а скорее возникает в результате рефлекторного отталкивания от прежних советских социальных, идеологических и эстетических ценностей, а также реакции на социалистический реализм. Это комбинация того, что может быть названо пост-социалистическим реализмом с некоторыми элементами западного постмодернизма» [52] Shneidman N. N. Russian Literature, 1988–1994: The End of an Era. Toronto; Buffalo; London: Univ. of Toronto Press, 1995. P. 173. .