Александр Васильев - Этюды о моде и стиле

Подобное направление, из-за географической близости естественное для США, особенно после прекращения экспорта моды из Парижа, оккупированного в 1940 году немцами, было уже изначально подогрето огромным интересом во всем мире к латиноамериканской музыке, танцам и песням. В Москве большой популярностью пользовались фокстрот «Рио-Рита», танго «Брызги шампанского» и «Жемчуг». В обиход вошли южноамериканские мелодии: «Кукарача» и тринидадский танец «Калипсо». Многие звезды советской эстрады 1940-х годов уделяли значительное место в своем репертуаре испанским и латиноамериканским мотивам. Знаменитая Клавдия Шульженко с успехом исполняла «Лолиту», «Песнь креолки», «Фраскиту», «Челиту»; Изабелла Юрьева — «Кубинскую песенку»; русский певец-эмигрант Петр Лещенко — фокстрот «Ша-ча-ча», танго «Сеньорита» и «Лола». К этому следует добавить естественный интерес в СССР к Испании, вызванный гражданской войной в этой стране и участием в ней советских «добровольцев», что нашло свое отражение и в советском искусстве, в частности в поэзии Михаила Светлова с его прославленной «Гренадой». В моде нашей столицы это иберийское направление выразилось большим увлечением темными «баскскими» беретами. Так, Изабелла Юрьева выступала в концертном платье с испанской мантильей на голове. Балерина Суламифь Мессерер украшала большими розами свои сценические прически в «Дон Кихоте», Эстрадная певица Эдит Утесова, дочь легендарного советского джазового певца, пела в широкополых шляпах. Знаменитая отечественная кинозвезда Любовь Орлова носила прически, убранные на затылке в тореадорскую сеточку.

Нападение нацистской Германии на СССР 22 июня 1941 года было роковым событием для советского народа, верившего в незыблемость государственных границ социалистической Родины. Вскоре после начала войны была введена карточная система, связанная с острой нехваткой многих жизненно необходимых товаров — не только еды, но и одежды. Сразу и спонтанно возродилась система натурального обмена одежды на хлеб, яйца или масло по всей стране, действовавшая в эпоху военного коммунизма. Как водится, страдали более всего простые люди, а партийные бонзы всех уровней имели доступ к пищевым распределителям и «пайкам», быстрее других получали места в поездах, перевозивших людей в эвакуацию на Восток, за Волгу, на Урал и в Сибирь. Свидетель такой эвакуации, бывший советский партийный деятель Владимир Кравченко в своем нашумевшем бестселлере 1946 года «Я выбрал свободу» так описывал эти трагические для Москвы дни: «Паразиты от политической власти занимали в вагонах места для их домашней мебели, гардеробов одежды, своих любовниц, своих родственников, в то время как тысячи разбитых горем семей толпились вместе со своими тюками и чемоданами на железнодорожных станциях в тщетной надежде найти себе место хотя бы и на подножке поезда, уходящего в восточном направлении. Это были счастливцы из числа москвичей, получивших официальное разрешение на выезд. Тысячи других отступали пешком» (Victor Kravchenko «I chose freedom» New York, 1946, p. 373).

Естественно, что при таком трагическом разворачивании событий о моде временно забыли. Вновь обострилась нехватка любых тканей, обуви, белья, просто теплой одежды. Однако и в такой ситуации находились московские женщины, следившие за своим видом и пытавшиеся одеваться, как в довоенное время, не учитывая трагизма событий. О них пишет В. Кравченко: «В «Савойе», «Метрополе» и нескольких других фешенебельных гостиницах и ресторанах панически настроенные дамочки и простые проститутки собирались для кутежей с высокопоставленными работниками, еще не успевшими покинуть город. Вино и водка текли рекой» (Ibid., р. 376). Конечно, это были исключения. Всеобщее настроение было подавленным. Приходившие с фронта вести не вселяли оптимизма.

Именно в 1941 году советская мода понесла большую утрату в связи с кончиной выдающейся отечественной создательницы моды Надежды Петровны Ламановой, работавшей в предвоенные годы в мастерских Художественного театра, где ею были исполнены, в частности, замечательные костюмы для спектакля «Анна Каренина». Отправляясь в эвакуацию в Ташкент, Художественный театр попросту забыл о ней. Знавшая Н. П. Ламанову выдающийся отечественный историк костюма М. Н. Мерцалова в беседе с автором этих строк в 1993 году вспоминала: «Узнав об эвакуации, Ламанова с сестрой отправилась в проезд Художественного театра, надеясь попасть на поезд. Общественный транспорт тогда не работал, а из-за болезни сестры шла она медленно и опоздала. Придя наконец, она увидела там замок на двери. О ней забыли, как о Фирсе в «Вишневом саду». Разбитая этой новостью, Ламанова дошла с сестрой до скверика у Большого театра и, услышав сирену воздушной тревоги над своей головой, скончалась в одночасье, сидя на лавочке».