Николай Ссорин-Чайков: Топография счастья

Впрочем, значительная разница между советским и постсоветским пониманием счастья не мешает широкому использованию советскости в качестве товара или товарной упаковки в современной индустрии счастья. Как показано в предлагаемой читателю книге, постсоветскость, словно губка, впитывает различные культурные модели. Индустрия счастья находится на перекрестке всемирных культурных потоков, и историческая траектория социализма и советскости составляет только один из них. Глянцевые журналы, телешоу и их идиомы счастья и успеха — как правило, глобальные бренды. Каждая точка в этих потоках (например, «места счастья» каждой из глав этой книги, которые посвящены не только Россия, но и США, Великобритании, Индонезии, Индии) является подобным перекрестком, если не перекрестком перекрестков. Скажем, противоречие между счастьем отложенным и немедленным, между ориентацией на далекое будущее и немедленным удовлетворением характеризует не только советскость и постсоветскость, но и «американскую мечту», замешенную и на протестантской этике, и на потребительском материализме. Эта и другие идиомы счастья и социального порядка находятся в глобальном культурном дрейфе. Они путешествуют, пересекая границы, адаптируясь в новых культурных контекстах и одновременно перерабатывая сами эти контексты по своему образу и подобию. Например, «американская мечта», о которой идет речь в главе Дарьи Терёшиной, — это мечта российских сотрудников, хотя и транснациональной компании.

Топография названных процессов составляет предмет данной книги. Цель ее — набросать в первом приближении этнографическую карту модерна как отражение погони за счастьем, как карту социального пространства, отмеченного его образами. Эта территория новая в нескольких смыслах: массовая индустрия счастья стала и новым историческим феноменом, и новым предметом антропологического исследования. «Этнографическая карта модерна» предлагает новое и необычное для российской науки использование термина этнография.

Этнографическая карта здесь — это не карта народов, а пространственное отображение социальных практик и идей, которые изучаются этнографическими методами. Подчеркну, что это пространственное отображение не зависит от ответа на вопрос о том, что такое счастье и достижимо ли оно; в этой перспективе счастье остается «вечным вопросом», «черным ящиком»; его и вообще может не быть. Как этнограф я предлагаю зафиксировать не то, что есть счастье, а то, что существуют люди, которые задаются этим вопросом; я предлагаю наблюдать за их поисками, составляя «топографию счастья».

Наша карта состоит из двух частей. Первая часть — это карта предстоящего пути; ее составляют прежде, чем начать двигаться. Это план действий, который показывает, где и как люди намереваются искать счастье, чем руководствуются в своих поисках. «О, Мудрость! — возглашает Гельвеций. — Разреши скорей мои сомненья / И укажи мне путь в счастливые селенья!» Его поэма «Счастье» [7] Гельвеций. Счастье. Поэма / Пер. и вступ. ст. М. А. Дынника. М.: Художественная литература, 1936. , которая была написана в 1740-х годах и строки из которой я взял в качестве эпиграфов к данной главе и ее разделам, — как раз и является описанием путешествия в поисках счастья. Вторую часть карты составляет топография уже пройденного пути. Пригородная застройка «одноэтажной Америки», дворцы счастья, великие стройки коммунизма — все это следы, которые люди оставили на этом пути, пространство, которое они создали, причем вне зависимости от того, нашли ли они то, что искали. Две эти карты, как правило, не совпадают. Первая часто так и остается утопией; это проекция как в будущее, так и в прошлое — в детство или в Золотой век.

В Украине, в Луганской области, есть город Счастье (укр. «Щастя»). Его история восходит к одноименному поселению, которое впервые упоминается в конце XVII века и находится на берегу Северного Донца, в то время — пограничной реки. По легенде, беглые крестьяне, пересекавшие границу и якобы основавшие это поселение, обретали свободу от крепостной зависимости, т. е. «находили свое счастье». Но существуют и другие легенды, связанные не с исконной волей, а, напротив, с крепостным землевладением. Известно, что Екатерина II подарила земли, прилегающие к Донцу, комиссару Таганрогской таможни Григорию Ковалинскому; и поселение Счастье, располагавшееся на так называемых ранговых дачах, получило новое название — Ковалинка. Казалось бы, переименование заменило счастье как волю именем владельца как печатью крепостничества. Но тут и возникают легенды, в которых это село называется Счастьем. Согласно одной, Ковалинский, будучи молодым придворным, поднес Екатерине шлейф «чуть не два метра», и довольная царица отблагодарила его земельным подарком, добавив: «Там ты найдешь счастье свое». Согласно другой, Екатерина даровала Ковалинскому эту землю, проезжая по Тавридии, и тот воскликнул: «О, счастье». Согласно третьей, эту землю выиграл в карты некий улан, который справедливо счел свой выигрыш счастьем [8] Город с именем Счастье один // Счастьенский вариант: Альманах. Луганск: Глобус, 2007. С. 4–5; Было ли Счастье Ковалинкой? Род Ковалинских в документах Харькова и Ростова // Счастьенский вариант III: Альманах. Луганск. 2009. С. 6–9. .