Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Главные силы восставших русским войскам удалось разбить без особых проблем, а вот «зачистка местности» от подпольщиков продолжалась долго и завершилась только к маю 1864 года. Назвать эту новую победу над поляками славной, конечно, нельзя. Но нельзя не учитывать, что объективно для России и самого царя-реформатора подавление польского восстания было жизненно необходимо. Как верно заметил Александр II, на основе бунта «созидать что-либо невозможно».

Речь шла о жесткой встречной политической игре, когда каждая из сторон стремилась навязать противнику свою волю. Поляки начали первыми, попытавшись использовать сложную внутриполитическую российскую обстановку в своих целях, но потерпели неудачу и сами были принесены в жертву русской реформе.

Очередной для России польский кризис снова стал делом не только внутренним, но и международным. Более того, он во многом изменил ситуацию в Европе, поскольку заставил русскую внешнюю политику срочно переориентироваться с Парижа на Берлин. Не говоря уже о том, что Александру II и его министру иностранных дел Александру Горчакову пришлось приложить немало усилий, чтобы отбить дипломатический поход на Россию, предпринятый в связи с польскими событиями Францией, Англией и Австрией.

Проблемы на международной арене нарастали для Петербурга параллельно с ухудшением ситуации в самой Польше. Венский двор поначалу не без удовлетворения просто наблюдал за трудностями, возникшими у русских в Польше, не высказываясь по этому поводу вслух. Английский парламент, выражая сочувствие полякам, тем не менее откровенно предупреждал их, чтобы они не рассчитывали на вооруженную помощь Лондона.

Париж, с которым у Петербурга были тогда еще теплые отношения, также действовал вначале сдержанно. Хотя в Париже работал польский комитет, провоцирующий беспорядки в России, а сам принц Жером Бонапарт, выступая в Сенате, высказал убеждение, что Наполеон III непременно поможет полякам, французский МИД старался от всего этого отмежеваться. Когда Петербург счел необходимым поставить перед французским руководством вопрос о Польше, Франция решила через свой официоз успокоить Петербург и в самой мягкой форме образумить поляков.

Статья в «Moniteur», специально согласованная французским МИДом с русским послом Киселевым, гласила:

Великодушный образ мыслей царя служит верным ручательством того, что он хочет провести на деле преобразования, возможные в настоящем положении Польши, и надо желать, чтобы этому не послужили помехою манифестации, которые могут лишь раздражить его.

Вместе с тем сам Наполеон III в своих частных беседах с Киселевым настаивал на том, что Петербург должен пойти в Польше на значительные уступки.

Прямо противоположные рекомендации давала русским в это же самое время Пруссия. Устами Бисмарка Пруссия советовала, не входя в переговоры с мятежниками, подавить волнения с максимальной жесткостью. Объясняя прусским депутатам свою позицию, Бисмарк говорил:

Во всем этом деле речь идет вовсе не о русской политике и не о наших отношениях к России, а единственно об отношениях Пруссии к польскому восстанию и о защите прусских подданных от вреда, который может произойти для них от этого восстания. Что Россия ведет не прусскую политику, знаю я, знает всякий. Она к тому и не призвана. Напротив, долг ее – вести русскую политику. Но будет ли независимая Польша в случае, если бы ей удалось утвердиться в Варшаве на месте России, вести прусскую политику? Будет ли она страстной союзницей Пруссии против иностранных держав? Озаботится ли тем, чтобы Познань и Данциг остались в прусских руках? Все это я предоставляю вам взвешивать и соображать самим.

Задумывался Бисмарк и о другом варианте развития событий. Вице-президенту прусской палаты депутатов Берендту он говорил:

Польский вопрос может быть разрешен только двумя способами: или надо быстро подавить восстание в согласии с Россией и предупредить западные державы совершившимся фактом, или же дать положению развиться и ухудшиться, ждать, покуда русские будут выгнаны из Царства или вынуждены просить помощи, и тогда смело действовать и занять Царство за счет Пруссии. Через три года все там было бы германизировано.

Когда собеседник возразил Бисмарку, что все эти рассуждения несерьезны, тот ответил: «…я говорю серьезно о серьезном деле. Русским Польша в тягость, сам император Александр признавался мне в этом в Петербурге».