Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Новости из Варшавы не радовали Петербург и прежде, но раньше они проходили все же чаще по статье «хулиганство», а не по статье «подрывная деятельность». Однажды, например, во время пребывания в Варшаве самого государя и его гостей – императора австрийского и принца-регента прусского – императорская ложа в Большом театре, который должны были посетить августейшие особы, была облита какой-то зловонной жидкостью, так что помещение едва сумели проветрить к приезду высоких особ. Затем уличные мальчишки стали отрезать шлейфы на платьях дам, что направлялись на бал к русскому наместнику. И так далее в том же роде. Все это не говорило о большой любви к русским, но и не вызывало в Петербурге тревогу, максимум – раздражение.

Первые по-настоящему тревожные донесения из Варшавы легли на стол Александру II за три дня до обнародования манифеста об освобождении крестьян, а уже 28 марта 1861 года в Варшаве вспыхнули кровавые столкновения. Наместник, сообщая царю о разгоне далеко не мирных манифестантов, докладывал:

Скопище… разогнано оружием, и бой несколько раз возобновлялся. Жителей убито около десяти, раненых столько же. Взято упорных до 45 человек. Наших убито пять человек.

Именно потому, что речь шла о судьбе реформ, серьезность сложившейся ситуации более трезво оценивали тогда в Петербурге, чем в самой Варшаве. Государь писал русскому наместнику:

Варшавские беспорядки меня не удивляют, ибо мы их ожидали. Надеюсь, что порядок будет восстановлен энергическими мерами без всяких уступок. Если они будут возобновляться, город объявить в осадном положении. В числе убитых есть ли офицеры и между арестованными кто-нибудь из важных зачинщиков? Ресурс необходимо закрыть.

На запрос государя последовал довольно легкомысленный ответ, что среди арестованных главных зачинщиков нет, «но есть нахалы», а «ресурс сам закрылся и останется закрытым».

Как очень быстро показали события, «ресурс» вовсе не закрылся и речь шла о серьезном политическом противнике, имевшем тщательно разработанную программу действий. Один из программных документов польских подпольщиков цитирует в своих воспоминаниях Дмитрий Милютин. Он пишет:

…План революционеров предлагал всеми мерами подрывать в народе доверие к правительству и вместе с тем поддерживать в Европе сочувствие к польскому движению беспрестанными газетными известиями, хотя бы даже и вымышленными. «Надобно убедить свет, – говорилось в программе, – что никто, кроме поляков, не может одолеть царизм; следует докучать английскому и французскому правительствам, посылая им из Варшавы подложные жалобы, как будто оставленные в Петербурге без уважения…» Относительно посылки депутаций в Париж и Лондон программа высказывалась в таком смысле: «Депутации эти сначала ничего не добьются; но это не должно охлаждать их рвение, ибо главная наша цель – заставить эти правительства скомпрометировать себя пред Россией, а нам иметь повод жаловаться пред светом на их равнодушие к нашему делу».

Это совет людей, хорошо знакомых с тюльерийскою политикой, и подтверждением ему служит пример итальянцев, которые в течение нескольких лет, надоедая своим патриотизмом, преодолели все затруднения дипломатии и убедили императора французов сделать то, чего он никогда не хотел и о чем никогда не помышлял, то есть оказать помощь освобождению Италии.

Что касается до внутренней работы в самой Польше, то программа категорически противилась преждевременному вооруженному восстанию, признавая необходимым сперва подготовить почву, как в самом Царстве, так и в западных губерниях империи, подкапывая постепенно русскую власть, возбуждая повсюду неудовольствие и смуты.

Активно использовали в своих целях польские агитаторы и оппозиционную русскую прессу. В «Колоколе» Герцена появилось подложное письмо, будто бы полученное великим князем Константином Николаевичем от русских офицеров, предупреждавших его, что в случае восстания в Польше армия откажется усмирять мятеж.

Милютин рассказывает, что, когда этот номер «Колокола» попал в руки к Константину Николаевичу, тот приказал прочесть подложное письмо каждому офицеру. Возмущение офицерства было столь яростным, что эффект от этой акции оказался для его организаторов отрицательным. Во всяком случае, когда восстание началось, поляки встретили в лице русских офицеров не просто противника, а противника до глубины души оскорбленного, а потому настроенного весьма решительно.