Дэвид Гриффитс: Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

Для предисловия Гриффитса к книге Хадсона характерна не просто попытка пересказать содержание дискуссии советских историков о генезисе капитализма, но и стремление реконструировать и понять идейные основы взглядов сторон. Таким образом, в сущности, это работа не просто по историографии, но и по интеллектуальной истории. На этом же подходе основывается и весь комплекс работ американского историка о Екатерине II и ее политической деятельности.

Стремление проникнуть во внутренний мир Екатерины было для Гриффитса, как легко заметить по публикуемым в данном сборнике статьям, развитием подхода, на котором в значительной мере основывалось уже его диссертационное исследование. Надо при этом заметить, что в советской историографии серьезные исследования о начальном периоде истории русско-американских отношений стали появляться лишь со второй половины 1960-х годов {9} , а в американской, в зависимости от того, какие именно действия русских властей оказывались в центре внимания историков, традиционно делался вывод о том, что Екатерина либо поддерживала, либо, напротив, не поддерживала борьбу североамериканских колонистов за независимость, симпатизировала либо не симпатизировала им. Причем очевидно, что данный сюжет, менее чем какой-либо другой, мог избежать влияния идеологической борьбы периода «холодной войны». Гриффитс же фактически предложил рассматривать проблему в новом ракурсе — сквозь призму мира идей и представлений сторон. Он попытался реконструировать мотивы, которыми руководствовалось русское правительство и прежде всего сама императрица, причем не только мотивы чисто политические, связанные с конъюнктурными внешнеполитическими соображениями, но и идейные. Историк задался вопросом о том, каков был образ Войны за независимость в сознании Екатерины, воспринимала ли она ее как «бунт», подобный пугачевскому, как революционное движение или как борьбу за свободу, за реализацию принципов Просвещения. Полученные в ходе исследования результаты показали, что дело было не в симпатиях или антипатиях императрицы, которая явно не сумела оценить историческое значение происходящего и с точки зрения которой война в далекой Северной Америке имела значение лишь постольку, поскольку ослабляла Англию и предоставляла России большую свободу действий, но которая при этом была твердой сторонницей сохранения в Европе сложившегося политического порядка и баланса сил. Важное значение, как удалось показать Гриффитсу, имело и то, что у обеих сторон были весьма смутные и искаженные представления друг о друге, что ярко проявилось, в частности, в распространявшихся в Америке слухах о прибывающих на помощь англичанам русских полках. Много лет спустя подобный подход естественным образом привел историка и к вопросу об отношении Екатерины к Французской революции — вопросу, также связанному с многочисленными историографическими стереотипами. Примечательно при этом, что, как и в случае с Войной за независимость, историк рассматривает взгляды русской императрицы в развитии, причем не только констатируя сам факт их эволюции, но и обнаруживая причины, ее обусловившие. Важное значение в статье «Злодеи, фанатики, адвокаты: взгляды Екатерины II на Французскую революцию» имеет замечание Гриффитса о том, что само понятие «революция» в современном значении еще не было знакомо Екатерине, поскольку оно сложилось позже, как раз под влиянием событий во Франции. Реконструкция мира человека прошлого через его язык — еще одна особенность научного метода американского историка.

Почти не обращая внимания на сложившиеся в историографии стереотипы о любвеобильной, лицемерной императрице, провозглашавшей одно, а делавшей совсем иное, с самых ранних своих работ анализируя огромное письменное наследие Екатерины, Гриффитс пытался разобраться в том, как она мыслила, какими категориями оперировала и что в них вкладывала. Стоит отметить, что первоначально в своих оценках екатерининской России западная историография ориентировалась в основном на русскую дореволюционную историографию. Последняя, в свою очередь, была представлена преимущественно историками, принадлежавшими к либерально-демократическим слоям русской интеллигенции, в целом критически относившимся к русской монархии и соответственно оценивавшим ее политическую деятельность. Формирование нового, самостоятельного взгляда на этот период русской истории началось на Западе в 1960-е годы благодаря прежде всего работам Марка Раева, Роберта Джоунса, Дэвида Рансела, Джона Ле-Донна, Джона Александера в США {10} , Пола Дьюкса, Исабель де Мадариаги, Роджера Бартлетта в Великобритании {11} и Дитриха Гайера в Германии {12} . Решающую роль сыграл выход в свет в 1981 году фундаментальной монографии Мадариаги «Россия в эпоху Екатерины Великой» {13} , положившей начало новому этапу в изучении темы. Эта книга стала основой для новых направлений научных поисков и для появления как новых обобщающих трудов о екатерининской России, так и новых биографий императрицы {14} .