Дэвид Гриффитс - Екатерина II и ее мир - Статьи разных лет

Для лучшего понимания контекста начнем с посредничества императрицы в англо-голландской войне. Эта война началась с того, что Британия решила отобрать у Голландии привилегии, дарованные ей англо-голландским мирным договором 1674 года [240]. Согласно последнему, Нидерланды имели право свободного мореплавания, свободной торговли и транспортировки шкиперского имущества военному противнику Британии. К 1780 году, видя, как охотно голландцы поставляют на французские и испанские верфи ценный северный мачтовый и корабельный лес, паруса и пеньку, королевский военно-морской флот Великобритании осознал необходимость положить конец такой невыгодной для себя торговле. Вхождение в образованную по инициативе Екатерины II Лигу вооруженного нейтралитета обеспечило бы Нидерландам сохранение оспариваемых англичанами торговых свобод. Чтобы не допустить этого, в конце декабря 1780 года Великобритания объявила Соединенным провинциям войну. Хотя и разгневанная поведением Британии, императрица тем не менее не собиралась оказывать помощь Нидерландам. Вместо этого она предложила обеим сторонам свои личные услуги посредника. Генеральные штаты тянули время, уклоняясь от определенного ответа, что само по себе было характерно для этого совещательного органа. Британское же правительство, опасаясь, что Екатерина поможет голландцам сохранить свои торговые привилегии, сразу отклонило ее предложение.

Только под неослабным давлением со стороны России британский министр иностранных дел лорд Стормонт нехотя уступил и в сентябре 1781 года согласился, не без серьезных опасений, представить англо-голландскую ссору на личное урегулирование Екатерине II. «Я ожидаю от этого так мало реальной пользы, — жаловался он, — что всецело предпочел бы, чтобы это предложение о посредничестве вообще никогда не было сделано» {691} . Наконец поддавшись на уговоры, он, однако же, сопроводил свое согласие ультиматумом императрице, искусно составленным так, чтобы затруднить, если не вообще исключить всякую возможность успеха переговоров. Нимало не смутившись, Екатерина решила спасать положение во что бы то ни стало. Она истолковала этот список притязаний как особую форму открытой дипломатии и дала заинтересованным сторонам понять, что ожидает подобного оглашения принципов и от Генеральных штатов {692} . Разочарованные ее тактикой, Генеральные штаты все же выполнили, пусть с опозданием и неохотно, требование императрицы и после тягостного обсуждения сформулировали встречный ультиматум. Теперь Екатерине предстояло свести две конфликтующие стороны вместе. От таланта ее переговорщиков зависело многое. Поскольку голландский посланник в Петербурге Й. ван Сварт не пользовался большим доверием, она решила вести переговоры в Гааге, где уже очень давно постоянно пребывал в качестве чрезвычайного посланника русского двора князь Дмитрий Алексеевич Голицын [241].

На первый взгляд Голицын казался идеальным кандидатом в переговорщики. Утонченный космополит, он всю жизнь провел на дипломатической службе {693} . Но он был также и франкофилом — одним из тех, кто побуждал Голландию постоять за свои морские привилегии, чем и навлек на себя гнев Британии. Поэтому Стормонт немедленно отправил в Петербург инструкции послу: постараться заставить Голицына свернуть паруса. Это поручение как нельзя лучше соответствовало талантам британского посланника в России. Сэр Джеймс Харрис начал свою кампанию, обратившись к императрице с заявлением, осуждавшим деятельность Голицына в Гааге. Успех посредничества, не слишком тонко намекал государыне Харрис, во многом зависит от выбора более приемлемого переговорщика со стороны русских. Мяч был на стороне Екатерины.

Вполне отдавая себе отчет во франкофильской репутации князя, императрица тем не менее отказалась заменить его. Вместо этого она назначила специального посланника ему в помощь. Аркадий Иванович Морков показался британцам гораздо более подходящим назначением. Приказ Моркову, написанный собственной рукой государыни в середине октября, предписывал ему вести переговоры совместно с Голицыным, однако инициатива во всех важных делах, особенно касающихся мирных переговоров, должна была исходить именно от него. Более того, в отличие от князя, Моркову была дарована привилегия докладывать непосредственно императрице, минуя вице-канцлера Ивана Андреевича Остермана и Коллегию иностранных дел {694} . Как записал после конфиденциальной беседы со вновь назначенным посланником ликующий Харрис, переговоры будут поручены Моркову, а Голицын останется при нем не более чем свадебным генералом {695} .