Дэвид Гриффитс - Екатерина II и ее мир - Статьи разных лет

В ожидании приближающейся развязки и ободренная тем, что обстоятельства, как казалось, ей благоприятствовали, Екатерина II приступила к наращиванию военной мощи как на севере, так и на юге, возложив ответственность за подготовку к войне на приспособленные к такой ноше плечи Потемкина {573} . У нее даже был подготовлен план морской атаки на Константинополь {574} . Чтобы профинансировать свой проект, она обратилась за ссудой к Соединенным провинциям. Как она заявила своему секретарю, к войне она была готова. Но по ряду причин от этого проекта пришлось отказаться. Прежде всего потому, что турки, удерживаемые от отчаянных шагов своими потенциальными союзниками на Западе, безропотно смирились с русской аннексией Крыма, таким образом не дав императрице воспользоваться самым подходящим поводом для развязывания войны {575} . Кроме того, императрица и император начали ссориться из-за раздела еще не добытых трофеев; особенно жаркие споры вызывало будущее Дакии и Морей (Пелопоннеса) {576} . Наконец, война на западе (Война за независимость Северной Америки) неожиданно застопорилась с разгромом британцев под Йорктауном [200]и неудачей испанцев в захвате Гибралтара. В январе 1783 года предварительный мирный договор между главными европейскими участниками конфликта [201]ознаменовал окончание войны, что весьма опечалило императрицу {577} . Она была особенно раздражена французами, которые, как ей стало понятно, так спешили с заключением мира именно для того, чтобы воспрепятствовать реализации ее планов. И для британцев, заключивших несвоевременный мир, у Екатерины нашлось немало недобрых слов. Так Екатерина II потеряла самую многообещающую из всех когда-либо ей представлявшихся возможностей воплотить «греческий проект».

Проект этот, однако же, в Лету не канул. Как заметил австрийский посланник граф Людвиг фон Кобенцль, «императрица временно (курсив мой. — Д.Г.) отказалась от исполнения великих замыслов и ограничила свои завоевательные планы приобретением Крыма» {578} . И все же приобретение Крыма представляло собой первый шаг на пути к выполнению большого плана — плана, «который повлечет за собой уничтожение в Европе Османской империи и образование империи у греков и царства в Дакии» {579} . [202]Бездействие, однако, продолжалось недолго. В конце 1786 года Кобенцль пишет, что «в данный момент война с турками совершенно нежелательна, и… кажется даже, что есть намерение подождать, пока в Европе сложатся более благоприятные условия для воплощения в жизнь большого плана» {580} . [203]Однако уже через несколько месяцев посланнику пришлось пересмотреть свой взгляд на положение дел: легендарная поездка императрицы в Крым, предпринятая в начале 1787 года, вновь пробудила в ней интерес к прежним планам {581} .

В ходе поездки, основной целью которой был осмотр недавно присоединенных южных территорий, настолько ассоциировавшихся с Грецией (и недаром прозванных Тавридой), Екатерина устроила себе встречу и беседу с Иосифом II, которого не видела со времени Могилевского визита семью годами ранее. Император вернулся домой убежденным, что она все еще страстно желала возобновить свой излюбленный проект. Как он заметил после посещения праздника, устроенного в Бахчисарае, древней столице Крыма, ко дню рождения отсутствовавшего в тот момент Константина Павловича «мне представилась возможность увериться в том, что императрица более чем когда-либо поглощена мыслями о приведении в исполнение своего большого плана» {582} . [204]Расстановка сил на международной арене опять, казалось, благоприятствовала России и Австрии. Новый прусский король Фридрих Вильгельм ничем, по словам Екатерины, не напоминал Фридриха Великого и был «слишком большой посредственностью», чтобы воспрепятствовать воплощению ее проекта. Другое дело — Людовик XVI, несмотря на пустоту его казны; но от него можно было откупиться перспективой приобретения Египта — предложением, повторенным Потемкиным французскому послу, также сопровождавшему императрицу в ходе ее поездки {583} . Это ведь не понюшка табаку, как проинформировал Безбородко Завадовского, другого секретаря императрицы {584} . [205]

Еще двух лет передышки императрице получить суждено не было: вместо этого на ее голову свалилась продолжительная война, неожиданно объявленная Портой вскоре после возвращения государыни в Петербург. Теперь, как, в свою очередь, заметил Завадовский, пришлось взглянуть в глаза суровой правде: «Доколе войны не было и ея не ждали, легко было исполняться лестными идеями, теперь дознаем, что легко думать, но нелегко делать» {585} . Невзирая на препятствия, императрица отказывалась отступать. Ее поддерживал Государственный совет, настоятельно требовавший в качестве условия мира создания независимой Дакии; и в своих приватных разговорах, записанных А.В. Храповицким, еще одним ее секретарем, Екатерина частенько касалась своего «большого проекта» и подчеркивала стремление создать для своего второго внука Греческую империю {586} . Но, как и пятью годами ранее, обстоятельства складывались менее удачно, чем казалось поначалу. Образование Союза князей [206]связало Георга III, короля Англии [207], с новым прусским королем и придало последнему храбрости для участия в войне. Пруссия теперь заключила оборонительные союзы с Польшей и Портой и угрожала западным границам России. Весной 1791 года Уильям Питт-младший тоже пугал Екатерину войной, если она отвергнет мир с Портой на его условиях. И если Пруссия и Британия только угрожали, шведский король Густав III и в самом деле объявил Екатерине войну в 1788 году. Вспыхнувшая в 1789 году Французская революция еще более усложнила ситуацию, убрав со сцены Францию, которая могла послужить противовесом Британии. Но и этим несчастья императрицы не исчерпывались: в феврале 1790 года умер ее верный союзник Иосиф II. Его наследник Леопольд II, как справедливо предвидел Безбородко, «не так охотно и слепо на затеи наши подаваться станет, как покойник, которого можно было счесть за нашего наместника и генерала» {587} . Таким образом, политическая система, выстроенная императрицей, была окончательно подорвана. Русско-турецкий мир в Яссах в 1791 году был достаточно выгодным для России, но это было очень и очень далеко от того, что предусматривал «греческий проект».