Екатерина Коути - Джейн Остен и ее современницы

Между тем Клер несказанно докучала Байрону требованиями вернуть ей ребенка. Она тосковала по Аллегре, ее мучили дурные предчувствия. Она раскаялась во всех своих прегрешениях и вела образцовую жизнь гувернантки в богатом итальянском семействе. Но Байрон оказался черств ко всем мольбам несчастной матери. А в 1821 году предчувствия Клер сбылись: Аллегра умерла пяти лет от роду.

После смерти Аллегры Клер покинула Италию. Она уехала… в Россию, в страну, которая считалась в те времена у европейцев настоящим золотым дном! Несколько лет она жила в Петербурге, служила гувернанткой, чуть было не вышла замуж и, по слухам, родила ребенка, которого оставила в России. Возможно, и теперь среди нас живут ее потомки.

Джейн Уильямс

Зиму 1822 года Мэри и Шелли провели в маленькой рыбацкой деревушке Леричи. Незадолго до отъезда в Леричи, еще в Пизе, они познакомились с другой молодой английской парой – Эдвардом и Джейн Уильямс – и пригласили их разделить уже снятый обветшалый домик. Хорошенькая Джейн стала подругой Мэри – и объектом очередной поэтической страсти Перси Биши Шелли. Она казалась Шелли привлекательнее его собственной высокодуховной жены, которая сделалась замкнута, печальна и безразлична ко всему окружающему, включая самого Шелли. А он безразличия к себе снести не мог.

К тому же Мэри была опять беременна и опять терзалась мыслями о том, что и этот ребенок обречен на скорую кончину. Но на этот раз даже доносить ребенка ей не удалось. Произошел выкидыш, и она едва не погибла. Если бы Шелли не проявил несвойственную ему предприимчивость и не добыл у трактирщика ведро со льдом, чтобы остановить кровотечение, Мэри истекла бы кровью.

Возможно, это было бы для нее более щадящим вариантом.

Сам Перси тоже витал в предчувствии смерти – своей собственной.

Ему являлись знамения, истолковать которые можно было только однозначно – как знамения грядущей гибели.

В ночь на 22 июня 1822 года Шелли проснулся с криком: ему приснился окровавленный, израненный Уильямс и море, крушащее стены дома и затопляющее комнату.

Следующим вечером он встретил на террасе своего двойника – что, по английским поверьям, является несомненным знамением скорой смерти.

А Эдвард Уильямс записал в своем дневнике, что как-то вечером Шелли вдруг побелел, затрясся и схватил его за руку с криком: «Вот она, вот опять!». Позже он объяснил, будто видел в воде усопшую Аллегру: маленькую, обнаженную, с распущенными волосами, весело плескавшую и манившую его к себе…

8 июля 1822 года яхта, на которой Перси Биши Шелли и Эдвард Уильямс возвращались из Генуи в Леричи, была застигнута штормом. Все пассажиры погибли, и еще несколько дней тела их носило по морю. Только спустя десять дней после смерти тело Шелли было – вопреки христианской традиции – сожжено на костре, сложенном на берегу. Действо происходило глубокой ночью, в присутствии Мэри, Байрона и нескольких друзей. Поскольку такой способ кремации не слишком совершенен, тело поэта не обратилось в пепел. И, когда костер остыл, Байрон собственноручно извлек обуглившийся кусочек плоти, который, по его словам, был сердцем Перси Биши Шелли.

Памятник Шелли в Крайстчерче, Дорсет. Скульптор Генри Уикс

Байрон отдал сердце Шелли его вдове со словами: «Оно всегда принадлежало Вам, Мэри». И Мэри оценила этот жест: она сшила шелковый мешочек, поместила в него сердце любимого и повесила себе на грудь. С этим жутким сувениром она не расставалась все последующие годы. Останки поэта сложили в огромную урну и захоронили на протестантском кладбище в Риме. Надпись на памятнике гласит: «Перси Биши Шелли – сердце сердец».

О Мэри можно сказать, что она умерла вместе с Шелли. Нет, на самом деле она прожила еще почти тридцать лет, но настоящей жизнью, как понимала слова «настоящая жизнь» сама Мэри, этого уже не было.

Через неделю после смерти Шелли она сказала: «Под моей жизнью подведена черта, и место остается только для труда, не считая моего бедного мальчика».

Снова и снова возвращаясь памятью к счастливым – теперь они казались абсолютно счастливыми и безоблачными! – годам своей жизни с Шелли, Мэри пыталась переосмыслить их союз с точки зрения вечности, а не обычной человеческой любви: «Восемь лет, которые я провела с ним, значили больше, чем обычный срок человеческого существования. На протяжении восьми лет я знала ничем не ограниченное счастье общения с человеком, чей гений, превосходящий мой во много раз, будил и направлял мой разум. Я говорила с ним, освобождалась от ошибок, обогащалась новыми способностями – мой ум был утолен. Ныне я одна, и до чего я одинока! Пусть звезды созерцают мои слезы, и ветры выпьют мои вздохи, но мысли мои за семью печатями и мне некому их поведать…».