Дмитрий Язов - Карибский кризис. 50 лет спустя

На первый взгляд такой принцип организационного строительства вооруженных сил был неправильным. В реальной крупномасштабной войне, к которой готовились и НАТО, и Варшавский договор, неизбежно пришлось бы полностью ломать всю систему управления и руководства войсками. Такая война не могла вестись ограниченным количеством войск. Трудно представить абсурдную ситуацию, когда один полк воюет, а соседний – остается в стороне. В какой-то степени все это было наигранным, искусственным, показным.

Нельзя забывать, однако, что роль и значение военной организации Варшавского договора заключались не в ведении военных действий во всеобъемлющем ракетно-ядерном конфликте между Востоком и Западом. Варшавский договор выполнял функции демонстрации силы. И в этом смысле он был достойным противником НАТО. Численность вооруженных сил Варшавского договора в военное время составляла 3,5 миллиона человек против 3,6 миллиона солдат НАТО. По большинству видов вооружений даже в мирное время мы имели превосходство над потенциальным противником. Танков в Варшавском договоре было около 60 тысяч, а у НАТО – около 31 тысячи. В Варшавском договоре было больше: БТР и БМП – в 1,5 раза; артиллерии – в 1,3 раза; ПУ тактических ракет – в 11,8 раза; истребительной авиации ПВО – в 36 раз!

Со своей стороны, блок НАТО превосходил Варшавский договор по противотанковым средствам – в 1,6 раза; ударной авиации – в 1,5 раза; надводным кораблям – в 5 раз.

Уже одни только эти цифры являлись мощным сдерживающим фактором, который охлаждал пыл американских «ястребов», мечтавших утвердить свою гегемонию во всем мире.

Варшавский договор создавался и функционировал как противовес НАТО в Европе. Советский Союз участвовал в нем своими воинскими контингентами, дислоцировавшимися в Восточной Европе и составлявшими основу военной мощи союза. Однако для СССР в послевоенную эпоху военно-стратегического противостояния двух сверхдержав Европа была не единственным потенциальным театром военных действий. У нас, образно говоря, был еще Дальний Восток, где США держали мощную группировку своих вооруженных сил на территории Японии и Южной Кореи. Обстановку там усугубляли наши взаимоотношения с соседним Китаем. Важным направлением был для нас и юг – Афганистан. У Советского Союза были свои интересы и союзники, нуждавшиеся в нашей помощи и поддержке в Африке, Азии, Латинской Америке. СССР, в конце концов, своим ракетно-ядерным потенциалом противостоял США в глобальном масштабе.

Для наших партнеров по Варшавскому договору обстановка была несколько иной. Они находились на переднем крае противостояния между Востоком и Западом, их территории были потенциальным театром военных действий между Варшавским договором и НАТО. Для них Варшавский договор имел особое значение – и как структура обеспечения территориальной целостности и национального суверенитета, и как инструмент подавления внутренней оппозиции, и как механизм получения дополнительной помощи от СССР.

Хочу подчеркнуть, что никогда Советский Союз не оказывал никакого давления на государства, входившие в состав Варшавского договора. Не было голого диктата в форме жестких приказов: «Сделайте так и не иначе!» Другое дело, что мы «подталкивали» страны – участницы Варшавского договора, чтобы официально принятые решения доводились до конца.

За годы моей службы, в том числе в должности министра обороны, мне приходилось много общаться со своими коллегами и партнерами по Варшавскому договору. Естественно, у меня были хорошие, рабочие отношения со всеми министрами обороны этих стран. Но пожалуй, самыми тесными, я бы даже назвал их дружественными, были у меня отношения с министром обороны ГДР генералом армии Гейнцем Кесслером. Мы с ним оба понимали, куда все идет, какая судьба может ожидать наш Варшавский договор.

Довольно тесные отношения по военной линии были с Болгарией. Правда, во время моего посещения Болгарии разговор шел только вокруг советских поставок: «Дайте нам больше танковых башен, мы их установим на границе. Дайте нам побольше горючего и топлива. Дайте нам грузовики…» Такой, я бы сказал, «потребительский» стиль отношения Болгарии к СССР был типичным для этой страны.

Венгерская сторона была намного сдержаннее. Никогда ничего не просила, никакими своими достижениями особенно не хвасталась. Но я лично всегда чувствовал, что события 1956 года, ввод наших войск в Венгрию для подавления контрреволюционных событий, наложили особый отпечаток на сознание венгров, даже высокопоставленных партийных и военных деятелей. Внешне тем не менее все выглядело вполне благодушно: венгры демонстрировали свои дружественные чувства. У советской Южной группы войск, дислоцированной на территории Венгрии, никогда не было особых проблем с населением или органами власти. И все же определенный холодок во взаимоотношениях ощущался.