Array Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия - история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

Меттерних, «проводя […] параллель между действиями двух правительств и противоположными результатами, ими достигнутыми», вновь повторил, что «для установления в Польше прочного порядка вещей следовало бы управлять ею в соответствии с принципами, отличными от тех, которые внедрялись там с 1815 г.», но для получения результата нужно «много усилий и […] упорства». «Вследствие восстания, – утверждал австрийский канцлер, – поляки утратили все права на свободы, которые были им дарованы императором Александром; национальное представительство, осмелившееся объявить о низложении своего государя, не может быть сохранено; Королевство будет вновь завоевано ценой крови и жертв верноподданных. Посему, – резюмировал Меттерних, – император имеет полное право упразднить конституцию, независимое существование и даже само имя Польши». Однако, как отмечал Татищев, канцлер сомневался, «будет ли подобный акт соответствовать высокой мудрости и умеренности нашей политики в тот момент, когда по всей Европе еще кипят страсти и когда ради подготовки к дальнейшей успешной борьбе с революционным потоком, грозящим затопить Францию, не следует прежде всего настраивать против себя мнение народов, которые, ошибочно или справедливо, относятся с уважением к написанным хартиям и после примера, поданного столь могущественным государем, устрашились бы, узрев, как эти хартии упраздняются, стоит только его армии выйти за пределы его империи». Меттерних также не верил, что царизму удастся в короткий срок «подготовить основы» новой, «правильной», системы управления Польшей: «вообще представляется невозможным, – заявлял он, – чтобы революционный режим, столь глубоко затронувший принципы и нарушивший узы общественного порядка, без всякого переходного периода был сменен совершенно определенным, устойчивым и прочным положением вещей; необходимо, таким образом, ввести временный режим; после завоевания наиболее естественным выглядело бы военное управление, вверенное наделенному широкими полномочиями командующему; время и опыт подскажут в дальнейшем, на каких основаниях будет устроено будущее Польши; возможно, название Королевство следует оставить; относительно сохранения представительных форм можно было бы вовсе не высказываться и окончательное решение всех вопросов внутреннего управления отложить на более подходящее время». Меттерних подчеркивал выгоды, которые сулила такая политика: «Отсутствие каких-либо обязательств в отношении будущего позволит расстроить все расчеты и пользоваться полной свободой действий. Если позже возникнет желание сохранить название конституции и часть ее статей, то можно будет распорядиться их содержанием таким образом, что пользование этими привилегиями станет безопасным для России. Если, напротив, понадобится полностью упразднить конституционную свободу и установить более простую форму управления, можно будет постепенно подготовить к этому умы и тщательно подобрать людей, наиболее способных это осуществить».

Изложив эти идеи австрийского канцлера, Татищев, явно их поддерживавший, вполне логично сделал вывод, каким неудобным для Австрии было существование в течение всех пятнадцати лет Королевства Польского с его конституцией, сеймом, армией и прочими атрибутами, возбуждавшими национальные чувства поляков. Он разделял предпочтение, которое Меттерних отдавал давним соглашениям о разделе Речи Посполитой между тремя державами и его стремление вернуться к состоянию дел на 1794 год. Поэтому в развитие программы австрийского канцлера, наметившего для России стратегию и тактику в разрешении польского вопроса, Татищев уже от себя предлагал, «дабы обеспечить воздействие трех правительств […] на своих польских подданных, […] вновь ввести в действие принцип, о котором они договорились в 1794 г. и согласно которому землевладельцам в установленные сроки надлежало продать свое недвижимое имущество, находящееся за границей, и избрать для себя политическое отечество». В качестве причины он указывал «на неудобства, проистекающие от постоянных разъездов землевладельцев с двойным подданством […], позволяющим им затевать и плести политические интриги» [856].

Попытки Меттерниха научить российское правительство политике искусного маневра в отношениях со своими подданными, которую сами Габсбурги проводили с блеском, не увенчались должным результатом: царизм действовал гораздо более грубо, в полной мере развернув кампанию репрессий против участников польского восстания. Да и в отношении статуса Королевства Польского и форм управления Польшей перемены осуществлялись вовсе не с той постепенностью, которую советовал применять мудрый австрийский канцлер. Жестокость царизма по отношению к Польше отразилась на формировании образа России в представлении европейских народов, западной общественности. В глазах последней политика Пруссии и особенно Австрии могла лишь выиграть на российском фоне, что было немаловажно для этих стран. Но главным итогом для Австрии стало устранение находившегося под боком и беспокоившего ее 15 лет опасного автономного и конституционного соседа – примера и надежды для всех поляков, в том числе ее польских подданных. Можно констатировать, что взрыв вооруженной борьбы в Королевстве Польском в ноябре 1830 г. явился для Вены счастливым обстоятельством, так как подавление восстания принесло важные для государства Габсбургов перемены. Австрия, таким образом, оказалась единственной из трех держав, владевших польскими землями, которая выиграла от этого.